ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ

Услышав эти стихи, халиф сказал Джафару: "Посмотри на этого бедного
человека и послушай его стихи! Они указывают, что он нуждается".
И халиф подошел к нему и спросил: "О старец, каково твое ремесло?" И
старец ответил: "О господин мой, я рыбак, и у меня есть семья, и я вышел
из дому в полдень, и до этого времени Аллах не уделил мне ничего на про-
питание моей семьи. И я почувствовал отвращение к самому себе и пожелал
смерти". - "Не хочешь ли возвратиться с нами к реке? - спросил халиф. -
Встань на берегу Тигра и закинь твою сеть на мое счастье, и что ни вытя-
нешь, я куплю это у тебя за сто динаров".
И рыбак обрадовался, услышав эти слова, и воскликнул: "Повинуюсь! Я
вернусь с вами!"
И он возвратился с ними к реке и закинул сеть и подождал, а потом он
потянул за веревку и вытащил сеть, и в сети оказался запертый сундук,
тяжелый весом. И халиф, увидав сундук, потрогал его и нашел его тяжелым
и дал рыбаку сто динаров, и тот ушел, а Масрур с везирем взяли сундук и
принесли его во дворец. И они зажгли свечи (а сундук стоял перед хали-
фом), и Джафар с Масруром подошли и взломали сундук, и в нем оказалась
корзина из пальмовых листьев, зашитая красными шерстяными нитками. И они
разрезали корзину и увидели в ней кусок ковра, а когда ковер подняли,
под ним нашли изар, а в изаре молодую женщину, подобную слитку серебра,
убитую и разрубленную.
И когда халиф увидел ее, он опечалился, и слезы потекли по его щекам,
и он сказал, обратившись к Джафару: "О собака среди везирей! Людей уби-
вают в мое время и бросают в реку, и это будет на моей ответственности в
день воскресения. Я непременно возьму должное с того, кто убил эту жен-
щину, и умерщвлю его зловещей смертью!" И продолжал: "Клянусь связью мо-
его рода с халифами из сыновей аль-Аббаса, если ты не приведешь мне то-
го, кто ее убил, чтобы я мог справедливо воздать ему за это, я непремен-
но тебя повешу на воротах моего дворца, - тебя и сорок твоих родственни-
ков!"
И халиф сильно разгневался, а Джафар вышел и спустился в город, пе-
чальный, и говорил про себя: "Откуда мне узнать, кто убил эту женщину,
чтобы привести убийцу к халифу? А если я приведу другого, это будет на
моей ответственности. Не знаю, что мне и делать!"
И Джафар просидел у себя в доме три дня, а на четвертый день халиф
прислал к нему одного из придворных, требуя его; и Джафар пошел к хали-
фу, и тот спросил его: "Где убийца женщины?" - "О повелитель правовер-
ных, не надсмотрщик я за убитыми, чтобы мне знать ее убийцу", - сказал
Джафар. И халиф рассердился и приказал повесить его у своего дворца, а
глашатаю он велел кричать на улицах Багдада: "Кто хочет посмотреть, как
будут вешать Джафара Бармакида, везиря халифа, и сорок Бармакидов из его
родственников на воротах халифского дворца, тот пусть выйдет и посмот-
рит!"
И из всех улиц вышли люди посмотреть на казнь Джафара и его родных, и
они не знали, за что их вешают. И построили виселицу и поставили их под
нею, чтобы их повесить, и стали ждать разрешения халифа (а знаком был
взмах платка халифа), и люди плакали по Джафару и его родственникам.
И в это время вдруг появился юноша, прекрасный видом и чисто одетый,
с лицом как месяц и глазами словно у гурии, с сияющим лбом и румяными
щеками, с молодым пушком и родинкой, словно кружок амбры, и он до тех
пор расталкивал народ, пока не оказался перед Джафаром.
"Да будешь ты спасен от того, чтобы стоять здесь, о господин эмиров и
убежище бедных! - воскликнул он. - Я тот, кто убил ту, которую мертвой
вы нашли в сундуке! Повесь же меня за нее и возьми с меня должное!"
И Джафар, услышав речь юноши и сказанные им слова, обрадовался своему
освобождению и опечалился За юношу; и пока они разговаривали, вдруг ви-
дят - дряхлый старец, далеко зашедший в годах, расталкивает людей и про-
ходит сквозь толпу. Он подошел к Джафару и юноше и приветствовал их и
cказал: "О везирь и высокий господин, не верь словам, которые говорит
этот юноша! Поистине, никто не убил этой женщины, кроме меня! Воздай же
мне за нее должное, или я потребую у тебя ответа перед лицом Аллаха ве-
ликого, если ты этого не сделаешь!" Но тут юноша сказал: "О везирь, это
дряхлый старец, выживший из ума, он не знает, что говорит. Я ее убил!
Возьми с меня за нее должное". - "О дитя мое, - сказал старец, - ты мо-
лод и жаждешь благ жизни, а я старик и утомлен жизнью. Я выкуплю тебя
своей душой и выкуплю везиря и его родных. Никто не убивал эту женщину,
кроме меня! Заклинаю тебя Аллахом, поторопись меня повесить! Для меня
нет жизни после нее!"
И везирь, услышав это, изумился и, взяв с собою юношу и старика, под-
нялся с ними к халифу и поцеловал перед ним землю и сказал: "О повели-
тель правоверных, мы привели убийцу женщины". - "Где же он?" - спросил
халиф. И Джафар ответил: "Этот юноша говорит, что он и есть убийца, а
этот старик уверяет, что юноша лжет, и говорит, что убил он. Вот они оба
перед тобою".
И халиф посмотрел на юношу и старца и спросил: "Кто из вас убил жен-
щину?" - "Я", - ответил юноша. Но старец вскричал: "Никто не убил ее,
кроме меня!" "Возьми их обоих и повесь", - сказал тогда халиф Джафару, но
тот возразил: "Если убил один из них, то повесить другого будет неспра-
ведливо". - "Клянусь тебе тем, кто возвысил небеса и простер землю, - я
убил эту женщину", - сказал юноша и изложил обстоятельства убийства и
описал то, что нашел халиф в корзине, и халифу стало ясно, что именно
юноша убил женщину.
И он удивился истории этих двоих и сказал: "По какой причине ты убил
эту женщину, не имея права, и почему ты признался в убийстве, хотя тебя
не били, и сам пришел сюда и сказал: "Воздайте мне за нее должное!"?" -
"Знай, о повелитель правоверных, - сказал юноша, что эта женщина - моя
жена и дочь моего дяди, а этот старик - ее отец, и он мой дядя. Я женил-
ся на ней, когда она была невинна, и Аллах наделил меня от нее тремя
детьми мужского пола, и она любила меня и ходила за мной, и я не видал
от нее дурного и тоже любил ее великой любовью. И когда пришло начало
этого месяца, она сильно заболела, и я призвал к ней врачей, и здоровье
стало понемногу к ней возвращаться; и я захотел свести ее в баню, но она
сказала: "Мне чего-то хочется перед баней, и я очень этого хочу". -
"Слушаю и повинуюсь, - сказал я, - что же это такое?" - "Мне хочется яб-
лока, - сказала она, - я понюхаю его и откушу от него кусочек".
И я тотчас же пошел в город и стал искать яблок, но не нашел их, и
если бы штука стоила целый динар, я бы, наверное, купил. Это было для
меня тягостно, и я пошел домой и сказал моей жене: "О дочь моего дяди,
клянусь Аллахом, я не нашел ничего". И она расстроилась, будучи больна,
и ее болезнь в этот вечер очень усилилась.
И я провел эту ночь в размышлениях, а когда настало утро, я вышел из
дому и стал обходить сады один за другим, но не нашел яблок. Мне
повстречался старый садовник, и я спросил его о яблоках, и он сказал
мне: "О дитя мое, это теперь редко найдешь, и яблок нету. Их можно найти
только в саду повелителя правоверных, что находится в Басре, и они у са-
довника, который бережет их для халифа".
И я пошел домой, и моя любовь и привязанность побудили меня собраться
в путь, и я пропутешествовал туда и назад пятнадцать суток, ночью и
днем, и принес ей три яблока, которые я купил у басрийского садовника за
три динара. И я вошел и подал их жене, и она обрадовалась и оставила их
около себя, и ее болезнь и лихорадка усилились, и она все время хворала,
пока не прошло десять дней, и после этого она выздоровела.
И я вышел из дому и отправился к себе в лавку и сидел за продажей и
покупкой; и когда я сидел так, в полдень вдруг проходит мимо меня черный
раб, а в руках у него яблоко из тех трех яблок, и он им играет. "О доб-
рый раб, - спросил я его, - скажи, откуда ты взял это яблоко, чтобы и я
мог достать такое же?" И раб засмеялся и ответил: "Я взял его у моей
возлюбленной. Я отсутствовал и приехал и нашел ее больной, и у нее было
три яблока, и она сказала мне: "Мой муж, этот рогатый, ездил ради них в
Басру и купил их за три динара". И я взял у нее это яблоко".
И когда я услышал слова раба, о повелитель правоверных, мир стал че-
рен в моих глазах. И я встал, запер лавку и пришел домой, лишившись рас-
судка от сильной ярости, и посмотрел на яблоки и нашел только пару и
спросил жену: "Где третье?" И она ответила: "Не знаю и не ведаю!" И тог-
да я убедился в истинности слов раба, и взял нож и - подошел к моей жене
сзади, не заговаривая с нею, и сел ей на грудь и перерезал ей ножом гор-
ло. И я отделил ее голову от тела и поспешно положил ее в корзину и пок-
рыл изаром, а потом я зашил корзину и, накрыв ее куском ковра, положил
ее в сундук и увез ее на своем муле и своей рукой бросил ее в Тигр.
Заклинаю тебя Аллахом, о повелитель правоверных, поторопись повесить
меня, - я боюсь, что она потребует от меня огвета в день воскресенья. И
когда я бросил ее в реку Тигр (а никто не узнал об этом), я увидел, что
мой старший сын плачет (а он не знал, что я сделал с его матерью). "Что
ты плачешь, дитя мое?" - спросил я его, и он сказал: "Я взял одно яблоко
из тех, что были у матери, и пошел с ним в переулок поиграть с братьями,
и вдруг высокий черный раб выхватил его у меня и спросил: "Эго откуда к
тебе попало?"- "За ним ездил мой отец, - сказал я, - и привез его из
Басры для моей матери, которая больна, и он купил ей три яблока за три
динара". И раб взял яблоко и не обратил на меня внимания, а я повторил
эти слова во второй раз и в третий, но раб не стал на меня смотреть и
побил меня и унес яблоко; и я испугался, что мать побьет меня из-за яб-
лока, и ушел с братьями за город от страха, и нас застиг вечер, и я бо-
юсь ее. Заклинаю тебя Аллахом, батюшка, не говори ей ничего, - она ста-
нет еще слабее, чем раньше".
И, услышав слова ребенка, я понял, что этот раб выдумал ложь на дочь
моего дяди, и убедился в том, что она убита безвинно. И я принялся
горько плакать, и вдруг подошел этот старец, мой дядя и ее отец, и я
рассказал ему о том, что случилось, и он сел со мной рядом и заплакал. И
мы плакали до полуночи и принимали соболезнования пять дней, и по сегод-
няшний день мы печалимся о том, что я убил ее безвинно. И все это прои-
зошло из-за раба, и вот почему она убита. Во имя твоих предков, поспеши
убить меня, - для меня нет после нее жизни. Возьми же с меня за нее
должное".
И халиф, услыхав слова юноши, изумился и воскликнул: "Клянусь Алла-
хом, я никого не повешу, кроме этого проклятого раба, и я непременно со-
вершу дело, которое исцелит страждущего и удовлетворит великого влады-
ку..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцатая ночь

Когда же настала двадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что халиф поклялся никого не вешать, кроме раба, так
как юноша заслуживал оправдания, а потом халиф обратился к Джафару и
сказал: "Приведи ко мне того проклятого раба, из-за которого совершилось
это дело, а если не приведешь, то будешь на его месте!"
И Джафар спустился в город, плача и говоря себе: "Мне явились две
смерти, и не всякий раз останется целый кувшин! В этом деле никак не из-
ловчишься, но тот, кто меня спас в первый раз, спасет меня и во второй
раз! Клянусь Аллахом, я не буду выходить из дому три дня, а истинный бог
сотворит, что пожелает!"
И Джафар провел дома три дня, а на четвертый день он призвал судей и
свидетелей и простился, плача, со своими детьми; и вдруг пришел к нему
посланный от халифа и сказал: "Повелитель правоверных в сильнейшем гневе
и послал за тобой. Он поклялся, что не пройдет этот день, как ты будешь
повешен".
И, услышав эти слова, Джафар заплакал, и его дети и рабы со всеми,
кто был в доме, тоже заплакали, а покончив с прощанием, Джафар подошел к
своей младшей дочери, чтобы проститься с нею, так как он любил ее больше
всех других детей, и прижал ее к груди и поцеловал ее и заплакал о раз-
луке с нею.
И вдруг он почувствовал у нее за пазухой что-то круглое.
"Что это у тебя за пазухой?" - спросил он дочь. "О батюшка, - ответи-
ла она, - это яблоко, на котором написано имя господина нашего халифа.
Его принес наш раб Рейхан, и оно у меня уже четыре дня, и он отдал мне
его, только взяв с меня два динара". И, услышав про этого раба и про яб-
локо, Джафар обрадовался и, сунув руку за пазуху своей дочери, вынул яб-
локо и узнал его и воскликнул: "Боже, о близкий помощник!"
И он велел привести раба, и тот явился, и Джафар сказал ему: "Горе
тебе, Рейхан, откуда у тебя это яблоко?" - "Клянусь Аллахом, о господин
мок, - отвечал раб, - если ложь спасает, то правда спасает и еще раз
спасает! Это яблоко я не украл ни из твоего замка, ни из замка его вели-
чества, ни из сада повелителя правоверных. Пять дней тому назад я прохо-
дил в городе по какому-то переулку и увидел малышей, которые играли, и у
одного из них было это яблоко. Я выхватил его и побил ребенка, а он
расплакался и сказал: "О молодец, это яблоко моей матери; она больна и
попросила у моего отца это яблоко, и он поехал за ним в Басру и привез
ей три яблока за три динара; и я украл у нее одно, чтобы поиграть с
ним". И он заплакал, но я не посмотрел на него и взял яблоко и пришел
сюда, и моя маленькая госпожа взяла его у меня за два динара золотом.
Вот мой рассказ".
Услышав эту историю, Джафар удивился тому, что смятение и убийство
женщины произошли из-за его раба, и опечалился, что раб имеет к нему от-
ношение, но он был рад, что сам спасся, и произнес такие стихи:

"И если в слуге тебя поразит несчастье,
То сделай его за душу твою ты жертвой.
Ведь можешь найти ты слуг для себя немало,
Души же другой найти для себя не можешь".

И он взял раба за руку и привел его к халифу и рассказал ему его ис-
торию с начала до конца, и халиф пришел в полное удивление и смеялся,
пока не упал навзничь.
Он велел записать эту историю и пустить ее в народ, и Джафар сказал
ему: "Не дивись, о повелитель правоверных, этому рассказу, - он не уди-
вительнее повести о везире Нур-ад-дине Али египетском и Шамс-ад-дине Му-
хаммеде, его брате". - "Подавайте - воскликнул халиф. - Какой рассказ
удивительнее этого?" - "О повелитель правоверных, - сказал Джафар, - я
расскажу ее только с условием, что ты избавишь моего раба от казни". -
"Если это будет удивительнее того, что случилось с нами, я подарю тебе
его кровь, а если не будет удивительнее, я убью твоего раба", - молвил
халиф.

РАССКАЗ О ВЕЗИРЕ НУР-АД-ДИНЕ И ЕГО БРАТЕ

Знай, о повелитель правоверных, - начал Джафар, - что в минувшие вре-
мена был в земле египетской султан, справедливый и верный, который любил
бедняков и проводил время с учеными; и у него был везирь, умный и опыт-
ный, сведущий в делах и управлении. Он был дряхлый старик и имел двух
детей, подобных двум лунам, которым не было равных по красоте и прелес-
ти; и имя старшего было Шамс-ад-дин Мухаммед, а младшего звали
Нур-ад-дин Али. И младший больше старшего выделялся красотою и пре-
лестью, так что даже в некоторых странах прослышали о нем и приезжали в
земли этого султана, чтобы посмотреть на его красоту.
И случилось так, что отец их умер, и султан опечалился о нем и обра-
тил внимание на его детей, и приблизил их к себе, и наградил их, и ска-
зал им: "Вы на месте вашего отца, пусть же не смущается душа ваша". И
они обрадовались и поцеловали перед ним землю и принимали соболезнования
по отцу до истечения месяца, а потом вступили в должность везиря, и
власть оказалась в их руках, как была в руках их отца, и когда султан
хотел путешествовать, один из них уезжал с ним.
И случилось в одну ночь из ночей (а ехать с султаном надо было стар-
шему), что они разговаривали, и вот старший сказал младшему: "О брат
мой, я хочу, чтобы мы с тобой женились в один вечер". - "Делай, что хо-
чешь, о брат мой, я согласен с тем, что ты говоришь", - отвечал младший,
и они согласились на этом, а потом старший сказал своему брату: "Если
определит так Аллах, мы возьмем в жены двух девушек и войдем к ним в од-
ну и ту же ночь, и они родят в один день, и если Аллах пожелает, твоя
жена принесет мальчика, а моя - девочку, и мы поженим их друге другом, и
они станут мужем и женой". - "О брат мой, - спросил тогда Нур-ад-дин, -
что ты возьмешь от моего сына в приданое за твою дочь?" И Шамсад-дин от-
вечал: "Я возьму за мою дочь у твоего сына три тысячи динаров, три сада
и три деревни, и если юноша составит брачную запись без этого - не будет
хорошо". - "Что это за условие для приданого моего сына? - воскликнул
Нур-ад-дин, услышав эти слова. - Не знаешь ты, что ли, что мы братья и
что мы оба, по милости Аллаха, везири и занимаем одно и то же место? Те-
бе бы следовало предложить твою дочь моему сыну без приданого, а если
уже приданое необходимо, назначить скольконибудь, напоказ людям. Ты же
знаешь, что мужской пол достойней женского, а мое дитя мужского пола, и
нас будут вспоминать из-за него в противоположность твоей дочери". - "А
что же в ней плохого?" - спросил Шамс-аддин. И Нур-ад-дин сказал: "Нас
не будут поминать ради нее среди эмиров. Но ты хочешь поступить со мной
так же, как кто-то поступил с другим. Говорят, что кто-то пришел к одно-
му своему другу и обратился к нему с просьбой, и тот сказал: "Во имя Ал-
лаха, мы удовлетворим твою просьбу, но только завтра". И тогда просивший
в ответ произнес:
"Бывает, когда нужда до завтра отсрочена,
Понятливый знает уж, что прогнан бесславно он".
"Я вижу, ты дуришь и превозносишь своего сына над моей дочерью, -
сказал ему Шамс-ад-дин. - Без сомнения, ты скудоумен и нет в тебе учти-
вости. Ты упоминаешь о разделении везирства, но я допустил тебя быть со
мной везирем только из жалости к тебе, чтобы ты мне помогал и был мне
пособником и чтобы не огорчить тебя. И раз ты говоришь подобные слова,
клянусь Аллахом, я не отдам свою дочь за твоего сына, хотя бы ты дал
столько золота, сколько она весит".
И Нур-ад-дин, услышав слова своего брата, рассердился и воскликнул:
"Я тоже не женю своего сына на твоей дочери". Шамс-ад-дин сказал: "Я не
соглашусь, чтобы оп был ее мужем! Если бы мне не надо уезжать, я бы про-
учил тебя как следует, но когда я вернусь из поездки, смотри! Я покажу
тебе, чего требует мое достоинство!"
Услышав слова своего брата, Нур-ад-дин исполнился ярости, и все в ми-
ре исчезло для него, но он скрыл, что с ним происходит, и каждый из них
провел ночь в отдалении от другого. А когда настало утро, султан высту-
пил в путь и поехал в Гизе [40] направляясь к пирамидам, и везирь
Шамс-ад-дин сопутствовал ему.
Что же касается до его брата Нур-ад-дина, то он провел эту ночь в на-
исильнейшем гневе, а когда наступило утро, он встал, совершил утреннюю
молитву и отправился в свою сокровищницу и взял оттуда маленький мешок,
который наполнил золотом. И он вспомнил слова своего брата и свое униже-
ние перед ним и произнес такие стихи:
"Постранствуй - в пути найдешь замену покинутым.
Работай - ведь лишь в труде жизнь кажется сладкою,
Ни чести, ни счастья я не вижу на родине,
Лишь горе, - смени же край родной на чужбину ты.
Я вижу, что портится вода неподвижная:
Течет коль - вкусна она, когда ж не течет - дурна.
Если бы не пряталась луна, то не стали бы
Всечасно искать ее глаза наблюдающих"
Не выйдя из логова, не встретит добычи лев.
И только расставшись с луком, в цель попадет стрела"
И золото, точно прах, лежит в своих россыпях,
А дерево райское на родине - как дрова.
Иное в чужой стране желанным является,
Иное в чужой стране дает больше золота".
А окончив эти стихи, Нур-ад-дин приказал одному из своих слуг осед-
лать нубийского мула стеганым седлом (а это был мул пегий, со спиной вы-
сокой, словно возведенный купол, с золотым седлом и стременами из индий-
ской стали и с попоной, достойной Хосроев; и он походил на невесту, с
которой сняли покрывало) и приказал положить на него шелковый чепрак и
молитвенный коврик, а мешок он подвесил под коврик; и потом он сказал
слугам и рабам: "Я хочу прогуляться за городом и поеду в сторону
аль-Кальюбии; [41] я проведу три ночи вне дома, и пусть никто из вас не
следует за мною, у меня стеснение в груди". И он поспешно сел на мула,
захватив с собою немного пищи, и выехал из Каира, направляясь в пустыню;
и не настал еще полдень, как он уже приехал в город Бельбейс. И он сошел
с мула и отдохнул и дал передохнуть мулу, и добыв в Бельбейсе немного
пищи, съел ее, а потом захватил из Бельбейса еды и корма для мула и нап-
равился в пустыню.
И когда наступила ночь, он уже въехал в город, называемый ас-Саидия
[42], и остался там на ночь и поел немного еды, а потом он положил под
голову мешок, расстелил ковер и лег спать в помещении почтовой станции,
и его одолевал гнев.
И он провел ночь в этом месте, а когда настало утро, он сел на мула и
погонял его, пока не прибыл в город Халеб [43], и остановился на каком-то
постоялом дворе. И он провел там три дня и отдохнул и дал отдых мулу и
погулял, а потом решил ехать дальше и сел на мула и выехал, не зная, ку-
да направиться. И он ехал до тех пор, пока но достиг города Басры, сам
того не зная, и остановился на постоялом дворе. И он снял с мула мешок и
расстелил ковер и отдал мула в сбруе привратнику, чтобы он поводил его.
И привратник взял мула и стал его водить.
И случилось так, что везирь Басры сидел у окна своего дворца и увидел
мула и пенную сбрую, которая была на нем, и решил, что это мул из свиты
султана, на каких ездят везири или цари. И он стал думать об этом и при-
шел в недоумение и сказал кому-то из своих слуг: "Приведи ко мне этого
привратника".
И слуга пошел и привел привратника к везирю, и привратник выступил
вперед и поцеловал землю, и везирь (а он был глубокий старец) спросил
привратника: "Кто владелец этого мула и каковы его приметы?" - "О госпо-
дин мой, - отвечал привратник, - владелец этого чада - юноша, прекрасный
чертами; он обладает величием и достоинством и принадлежит к детям куп-
цов". Услышав эти слова привратника, везирь быстро поднялся и отправился
на постоялый двор и приехал к юноше; и когда Нур-ад-дин увидел, что ве-
зирь направляется к нему, он поспешно встал и встретил его и поздоровал-
ся с ним. И везирь приветствовал его, и сошел с коня и обнял Нур-аддина,
и посадил его рядом с собой и сказал: "О дитя мое, откуда ты прибыл и
чего ты хочешь?" - "О владыка, - отвечал Нур-ад-дин, - я прибыл из горо-
да Каира. Я был сыном тамошнего везиря, и отец мой переселился к милости
Аллаха великого". И Нур-ад-дин рассказал везирю о том, что с ним случи-
лось, от начала до конца, и добавил: "Я решил ни за что не возвращаться,
пока не объеду все города и страны".
"О дитя мое, - сказал везирь, услышав его речи, - не слушайся своей
души: ты ввергнешь себя в опасность. Земли в запустении, и я боюсь для
тебя последствий злой судьбы".
Потом он положил мешок Нур-ад-дина на своего мула и, захватив чепрак
и коврик, взял Нур-ад-дина с собой в свой дом. Он поселил его в нарядном
помещении и оказал ему уважение и милость, и почувствовал к нему сильную
любовь, и сказал ему: "О дитя мое, я стал старым человеком, и у меня нет
детей мужского пола, но Аллах послал мне дочь, равную тебе по красоте. Я
не допустил к ней многих женихов, но любовь к тебе запала мне в сердце;
не согласишься ли ты взять мою дочь себе в служанки, чтобы она ходила за
тобою, а ты был ей мужем? Если ты согласен на это, я пойду с тобою к
султану Басры и скажу: "Вот сын моего брата", - и приведу к тому, что ты
будешь назначен везирем на мое место, а я сам стану сидеть дома; я ста-
рый человек".
Услышав слова везиря Басры, Нур-ад-дин опустил голову и сказал: "Слу-
шаю и повинуюсь!" И везирь обрадовался и приказал своим слугам поставить
ему еды и украсить большую приемную комнату, где обычно справлялись
свадьбы эмиров. Потом он собрал своих друзей и пригласил вельмож царства
и басрийских купцов и, когда они явились, сказал им: "У меня был брат,
везирь в египетских землях, и Аллах послал ему двух сыновей, а мне, как
вы знаете, Аллах послал дочку. И мой брат завещал мне выдать мою дочь
замуж за одного из его сыновей, и я согласился на это; и когда настало
время выдавать дочку замуж, он прислал одного из своих сыновей, вот это-
го юношу, что присутствует здесь. И по прибытии его ко мне я решил напи-
сав его брачный договор с моей дочкой, и он войдет в мой дом, так как он
лучше, чем кто-нибудь чужой. А после этого если он захочет, то останется
со мной, а если пожелает уехать, я отправлю его с моей дочерью к его от-
цу".
И все сказали: "Ты отлично решил!" - и посмотрели на юношу, и он им
понравился, когда его увидели. И везирь призвал свидетелей и судей, и
написали брачную запись, и зажгли куренья, и выпили сладкого питья, и
побрызгали розовой водой, и ушли, а везирь велел своим слугам взять
Нур-ад-дина и свести его в баню. И он дал Нур-ад-дину платье из своих
собственных одежд и послал ему полотенца, чашки, курильницы и то, что
ему было нужно; и когда Нур-ад-дин вышел и надел одежду, он стал подобен
луне в четырнадцатую ночь месяца. И, выйдя из бани, Нур-ад-дин сел на
мула и ехал, не останавливаясь, до дворца везиря, и, войдя к везирю, по-
целовал ему руки, и везирь приветствовал его..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцать первая ночь

Когда же настала двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что везирь поднялся навстречу Нур-ад-дину и приветство-
вал его и сказал: "Войди сегодня вечером к твоей жене, а завтра я отп-
равлюсь с тобою к султану, и я ожидаю для тебя от Аллаха всякого блага".
И Нур-ад-дин поднялся и вошел к своей жене, дочери везиря.
Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается его брата, то он, путе-
шествуя с султаном, отсутствовал некоторое время, а вернувшись, не нашел
брата. И он стал расспрашивать о нем слуг, и ему сказали: "В тот день,
как ты уехал с султаном, он сел на мула, украсив его праздничной сбруей,
и сказал: "Я еду в сторону аль-Кальюбии и пробуду в отсутствии день или
два. Моя грудь стеснилась, пусть никто за мной не следует!" И со дня его
отъезда до сегодняшнего дня мы ничего о нем не слышали".
И Шамс-ад-дин расстроился из-за разлуки с братом и был сильно огорчен
его исчезновением и сказал про себя: "Все это только из-за того, что я
на него накричал в тот вечер! Он принял это к сердцу и уехал путешество-
вать. Непременно надо послать за ним следом!"
И он пошел и осведомил об этом султана, и тот написал грамоты и пос-
лал почтовых гонцов к своим наместникам во всех землях, а Нур-ад-дин за
те двадцать дней, что они отсутствовали, уехал в далекие страны, и его
искали, но не напали на слух о нем и вернулись.
И Шамс-ад-дин отчаялся найти брата и сказал: "Я преступил границы в
своем разговоре с братом относительно брака наших детей. О, если бы это-
го не случилось! Все это произошло по моему малоумиюи непредусмотри-
тельности".
И через короткое время он посватался к дочери одного из каирских куп-
цов и написал брачную запись и вошел к своей жене. И случилось так, что
ночь свадьбы Шамсад-дина и его жены была той ночью, когда Нур-ад-дин во-
шел к своей жене, дочери везиря Басры, - и это произошло по воле Аллаха
великого, дабы осуществился над тварями его приговор.
И стало так, как братья говорили: их жены понесли от них, и жена
Шамс-ад-дина, везиря Каира, родила дочь, лучше которой не было видано в
Каире, а жена Нур-аддина родила мальчика, прекраснее которого не видали
в его время, как сказал о нем поэт:
О, как строен он! Волоса его и чело его
В темноту и свет весь род людской повергают.
Не кори его ты за родинку на щеке его:
Анемоны все точка черная отмечает.
А другой сказал:
Когда красу привели бы, чтоб с ним сравнить,
В смущенье бы опустила краса главу.
А если бы ее спросили: "Видала ль ты
Подобного?" - то сказала б: "Такого? Нет!"
И Нур-ад-дин назвал его Бедр-ад-дином Хасаном, и дед его обрадовался
ему и устроил празднества и трапезы, достойные царских детей. А потом
везирь Басры взял Нурад-дина и привел его к султану, и Нур-ад-дин, по-
дойдя, поцеловал перед ним землю. И был он красноречив, тверд сердцем,
прекрасен и милостив и произнес такие стихи:

"Да будешь вечно счастлив ты, господин!
Да будешь жив, пока живут мрак и свет.
Когда зайдет о помыслах речь твоих,
То пляшет время и рукоплещет рок".

И султан поднялся им навстречу и поблагодарил Нурад-дина за то, что
он сказал, и спросил своего везиря: "Кто этот юноша?" И везирь рассказал
ему его историю с начала до конца и сказал: "Это сын моего брата". -
"Как же он сын твоего брата, а мы ничего о нем не слышали?" - спросил
султан. И везирь сказал: "О владыка султан, у меня был брат, везирь в
египетских землях, и он умер и оставил двух сыновей, и старший сел на
его место везирем, а вот этот, его меньшой сын, прибыл ко мне. А я
раньше поклялся, что выдам свою дочь только За него, и когда он приехал,
я женил его на ней. Он юноша, а я стал дряхлым стариком, и мой слух сде-
лался плох, и ослабла моя сообразительность, и я хотел бы от владыки на-
шего, султана, чтобы он поставил его на мое место. Это ведь мой племян-
ник и муж моей дочери, и он достоин сана везиря, так как обладает вер-
ностью суждения и предусмотрительностью".
И султан посмотрел на Нур-ад-дина, который пришелся ему по сердцу, и
пожаловал ему то, чего хотел везирь. Он выдвинул его в везирстве и при-
казал дать ему великолепное платье, а кроме того, султан велел ему дать
мула из своих личных и назначил ему выдачи и жалованье. И Нур-ад-дин по-
целовал султану руку и отправился с тестем в свое жилище, и оба были до
крайности обрадованы и говорили: "Это счастливый жребий новорожденного
Хасана!" А потом, на следующий день, Нур-ад-дин пошел к царю и поцеловал
землю и произнес:
"Будь же счастлив по-новому каждодневно
И успех знай, хоть строит враг тебе козни!
И да будут все дни твои вечно белы,
Дни тех же, кто враги тебе, - вечно черны!"
И султан приказал ему сесть на везирское место; и Нур-ад-дин сел и
взялся за дела своей службы и стал разбирать случаи с людьми и их тяжбы,
как делают обычно везири, - и султан смотрел на него и удивлялся его по-
ступкам, и уму, и сообразительности, и распорядительности; и он полюбил
его и приблизил к себе. А когда собрание разошлось, Нур-ад-дин пошел до-
мой и рассказал своему тестю о том, что было; и старик обрадовался. И
Нур-ад-дин продолжал оставаться везирем и не покидал султана ни ночью,
ни днем, и султан увеличил ему жалованье и пособия, так что обстоя-
тельства Нур-ад-дина улучшились. И у него появились корабли, ездившие от
его имени с товарами, и оказались рабы и невольники, и он возделал много
имений, орошенных земель и садов.
А когда его сыну Хасану исполнилось четыре года, скончался старый ве-
зирь, отец жены Нур-ад-дина, и Нурад-дин устроил ему великолепный вынос
и похоронил его. А после того Нур-ад-дин занялся воспитанием своего сы-
на; и когда тот окреп и ему исполнилось семь лет, он призвал к нему учи-
теля, и поручил ему научить его читать и дать ему образование и хорошо
воспитать его. И учитель научил его читать и заставил усвоить полезное в
знании, и Хасан повторял Коран в течение многих лет и становился все
красивей и стройней, подобно тому, как сказано:
Вот луна, что в небе красы его полной сделалась,
С анемона щек его солнце светит лучистое.
Красотой он всей целиком владеет, и кажется,
Что созданья все красоту свою у него берут.
И учитель воспитал его во дворце его отца, и Хасан, с тех пор как вы-
рос, не выходил из дворца везиря.
И в один день из дней его отец, везирь Нур-ад-дин, взял его и одел в
платье из числа роскошнейших одежд и, посадив на мула из числа лучших
его мулов, отправился с ним к султану и ввел его к нему. И царь посмот-
рел на Бедр-ад-дина Хасана, сына везиря Нур-ад-дина, который ему понра-
вился, и полюбил его, а жители царства, когда Хасан проехал мимо них в
первый раз, направляясь с отцом к царю, были поражены его красотой и си-
дели на его пути, выжидая, когда он поедет обратно, чтобы взглянуть на
его красоту и прелесть и стройный стан, - как сказано:
Наблюдал однажды, ночной порой, звездочет, и вдруг
Увидал красавца кичливого в одеждах.
И увидел он Близнецов, что щедро рассыпали
Чудеса красот, у него на теле блистающих.
Подарил Сатурн черноту ему его локонов
И от мускуса точки родинок на ланитах.
Яркий Марс ему подарил румянец ланит его,
А Стрелец бросал с лука век его стрелы метко.
Даровал Меркурий великую остроту ем.),
А Медведица - та от взглядов злых охраняла,
И смутился тут звездочет при виде красот его,
И упал он ниц, лобызая землю покорно.
И судья, увидев Хасана, пожаловал его и полюбил и сказал его отцу: "О
везирь, следует и необходимо тебе всегда приводить его с собою!" И ве-
зирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
И Нур-ад-дин вернулся со своим сыном домой, и каждый день он подни-
мался с ним к султану.
А когда мальчик достиг пятнадцати лет, его отец, везирь Нур-ад-дин,
заболел и призвал своего сына и сказал ему: "О дитя мое, знай, что здеш-
ний мир - обитель проходящая, а будущая жизнь вечна. Я хочу дать тебе
коекакие наставления; пойми же, что я скажу тебе, и устреми на это свой
разум".
И он принялся учить его хорошему обхождению с людьми и предусмотри-
тельности, а потом Нур-ад-дин вспомнил брата и родные места и земли и
заплакал о разлуке с любимыми и вытер слезы и произнес такой стих:
"На разлуку вам жалуясь, что мы скажем?
А когда до тоски дойдем - где же путь наш?
Иль пошлем мы гонца за нас с изъяснением?
Но не может излить гонец жалоб страсти.
Иль стерпеть нам? Но может жить ведь влюбленный,
Потерявший любимого, лишь недолю.
Будет жить он в тоске одной и печали.
И ланиты зальет свои он слезами.
О, сокрытый от глаз моих и ушедший,
Но живущий в душе моей неизменно,
Тебя встречу ль? И помнишь ли ты обет мой,
Что продлится, пока текут эти годы?
Иль забыл ты вдали уже о влюбленном,
Что довольно уже слез пролил, изнуренный?
Ах! Ведь если сведет любовь нас обоих,
То продлятся упреки наши не мало".
А окончив говорить стихи и плакать, он обратился к своему сыну и ска-
зал: "Узнай, прежде чем я тебя оставлю, что у тебя есть дядя, везирь в
Каире, которого я покинул и уехал без его согласия. Я хочу, чтобы ты
взял свиток и записал то, что я тебе скажу".
И Бедр-ад-дин Хасан взял бумажный свиток и стал писать на нем, как
сказал ему отец, и Нур-ад-дин продиктовал ему все, что с ним случилось,
от начала до конца. И он записал для него время своей женитьбы и день,
когда он вошел к дочери везиря, а также время своего прибытия в Басру и
встречи с везирем, и то, что ко дню кончины ему было меньше сорока лет.
"И вот мое письмо к нему, и Аллах для него после этого мой преемник, -
закончил он, а затем свернул бумагу и запечатал ее и сказал: О дитя мое,
Хасан, храни это завещание, ибо в этой бумажке указано твое происхожде-
ние и род и племя, и если тебя постигнет какое-нибудь событие, отправ-
ляйся в Египет и спроси там о твоем дяде и узнай дорогу к нему и сообщи
ему, что я умер на чужбине тоскующий".
И Бедр-ад-дин Хасан взял бумагу и свернул ее и зашил в ермолку, между
прокладкой и верхом, и намотал на нее тюрбан, плача о своем отце, с ко-
торым он расставался молодым. Нур-ад-дин сказал ему: "Я дам тебе пять
наставлений. Первое из них: не знайся ни с кем - и спасешься от зла, ибо
спасение в уединении. Не посещай никого и не веди ни с кем дел, - я слы-
шал, как поэт говорил:
Уж не от кого теперь любви ожидать тебе,
И если обидит рок, не будет уж верен друг.
Живи ж в одиночестве и впредь никому не верь.
Я дал тебе искренний совет - и достаточно.
Второе: о дитя мое, не обижай никого, не то судьба тебя обидит.
Судьба один день за тебя, один день против тебя, и земная жизнь - это
заем с возвратом. Я слышал, как поэт говорил:
Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,
И к людям будь милостив, чтоб милость к себе пришла.
Над всякой десницею десница всевышнего,
И всякий злодей всегда злодеем испытан был.
Третье наставление: блюди молчание, и пусть твои пороки заставят тебя
забыть о пороках других. Сказано: кто молчит - спасется, - а я слышал,
как поэт говорил:
Молчанье красит, безмолвие охраняет нас,
А уж если скажешь - не будь тогда болтливым.
И поистине, если, раз смолчав, ты раскаешься,
То во сказанном ты раскаешься многократно"
Четвертое: о дитя мое, предостерегу тебя, - не пей вина. Вино - нача-
ло всякой ему, вино губит умы. Берегись, берегись, не пей вина, ибо я
слышал, как поэт говорил:
Вино я оставил и пьющих его
И стал для хулящих его образцом.
Вино нас сбивает с прямого пути,
И рту отворяет ворота оно.
Пятое наставление: о сын мой, береги деньги, и они сберегут тебя;
храни деньги - они сохранят тебя. Не трать без меры - будешь нуждаться в
ничтожнейшем из людей. Береги дирхемы - это целительная мазь, ибо я слы-
шал, как кто-то говорил:
Коль деньги мои скудны, никто не дрожит со мной,
А если побольше их - все люди друзья мне.
Как много друзей со мной за щедрость в деньгах дружат
И сколько, когда их нет, меня оставляют!"
И Нур-ад-дин не переставал учить своего сына Бедр-аддина Хасана, пока
не вознесся его дух; и печаль поселилась в его доме, и султан горевал о
нем и все эмиры. И его похоронили.
А Бедр-ад-дин пребывал в печали по своему отцу в течение двух меся-
цев, не садясь на коня, не поднимаясь в диван и не встречаясь с султа-
ном.
И султан разгневался на него и назначил на его меси) кого-то из прид-
ворных и посадил его везирем и приказал ему опечатать дома Нур-ад-дина,
его владенья и поместья; и новый везирь принялся опечатывать все это и
решил схватить его сына, Бедр-ад-дина Хасана, и отвести его к султану,
чтобы тот поступил с ним согласно своему решению.
А среди войска был невольник из невольников покойного везиря, и, ус-
лышав об этом событии, он погнал своею коня и поспешно прибыл к
Бедр-ад-дину Хасану, коюрого он нашел сидящим у дверей своего дома, с
печально опущенной головой и с разбитым сердцем. И невольник сошел с ко-
ня перед Бедр-ад-дином, поцеловал ему руку и сказал: "О господин мой и
сын моего господина, скорее, скорее, пока не постиг тебя рок!" И
Бедр-ад-дин встревожился и спросил: "Что случилось?" И невольник сказал:
"Султан на тебя разгневался и велел схватить тебя, и беда идет к тебе за
мною! Спасай же свою душу!" - "Есть ли у меня еще время войти в дом и
взять с собою кое-что из мирского, чтобы поддержать себя на чужбине?" -
спросил Бедр-ад-дин. И невольник ответил: "О господин мой, поднимайся
сейчас же и брось думать о доме! - и он поднялся и произнес:
Спасай свою жизнь, когда поражены горем,
И плачет пусть дом о том, кто его построил.
Ты можешь найти страну для себя другую,
Но душу себе другую найти не можешь!
Дивлюсь я тому, кто в доме живет позора,
Коль земли творца в равнинах своих просторны.
По важным делам гонца посылать не стоит:
Сама лишь душа добра для себя желает.
И шея у львов крепка потому лишь стала,
Что сами они все нужное им свершают".
И Бедр-ад-дин, услышав слова невольника, закрыл голову полой и вышел
пешком, и, оказавшись за городом, он услыхал, что люди говорят: "Султан
послал своего нового везиря в дом везиря, который скончался, чтобы опе-
чатать его имущество и дома и схватить его сына Бедр-ад-дина Хасана и
отвести его к султану, чтобы тот его убил".
И люди опечалились из-за его красоты и прелести, а Бедр-ад-дин, услы-
шав речи людей, пошел наугад, не зная куда идти, и шел до тех пор, пока
судьба не пригнала его к могиле его отца.
И он вошел на кладбище и прошел среди могил, а потом сел у могилы
своего отца и накинул на голову полу фарджки [44]. А она была заткана зо-
лотыми вышивками, и на ней были написаны такие стихи:
О ты, чей лик блистает так -
Росе подобен и звездам он, -
Да будешь вечно великим ты,
Да не будет славе конца твоей!
И когда он был у могилы своего отца, вдруг подошел к нему еврей, с
виду как будто меняла, с мешком, в котором было много золота, и, прибли-
зившись к Хасану басрийскому, спросил его: "О господин мой, что это ты,
я вижу, расстроен?" - "Я сейчас спал, - ответил Бедрад-дин, - и видел
моего отца, который упрекал меня за то, что я его не навещаю. И я встал
испуганный и побоялся, что день пройдет, а я не навещу его и это будет
мне тяжело". - "О господин мой, - сказал еврей, - твой отец послал ко-
рабли для торговли, и некоторые из них прибыли, и я хочу купить у тебя
груз первого из прибывших кораблей за эту тысячу динаров золотом". И ев-
рей вынул мешок, полный золота, отсчитал оттуда тысячу динаров и отдал
их Хасану, сыну везиря, и сказал: "Напиши мне записку и приложи к пей
печать".
И Хасан, сын везиря, взял бумажку и написал: "Пишущий это, Хасан, сын
везиря, продал Исхаку, еврею, весь груз первого из кораблей его отца,
который придет, за тысячу динаров и получил плату вперед". И еврей взял
бумажку, а Хасан стал плакать, вспоминая, в каком он был величии, и про-
изнес:
"С тех пор как исчезли вы, друзья, - дом не дом мне!
О нет, и соседи мне теперь не соседи.
Теперь не друзья уж те, кого я там видывал,
И звезды небесные уж ныне не звезды.
Вы скрылись и сделали, исчезнув, весь мир пустым,
И мрачны, как скрылись вы, равнины и земли.
О, если бы ворон тот, чей крик нам разлуку нес,
Гнезда не нашел себе и перьев лишился!
Утратил терпенье я в разлуке и изнурен.
О, сколько в разлуки день спадает покровов!
Посмотрим, вернутся ль к нам те ночи, что минули,
И будем ли мы, как встарь, с тобой в одном доме".
И он горько заплакал, и его застигла ночь, и Бедр-аддин приклонил го-
лову к могиле своего отца, и его охватил сон; и взошла луна, и голова
его скатилась с могилы, и он лежал на спине, и лицо его блистало в лучах
месяца.
А в могиле обитали правоверные джинны, и одна джинния вышла и замети-
ла спящего Хасана и, увидав его, изумилась его красоте и прелести и
воскликнула: "Хвала Аллаху! Поистине, этот юноша должен быть из детей
рая!"
И она взлетела в воздух, чтобы полетать кругом, как обычно, и увидела
летящего ифрита, который ее приветствовал, и спросила его: "Откуда ты
летишь?" - "Оттуда", - ответил ифрит. И джинния сказала: "Не хочешь ли
отправиться со мною, взглянуть на красоту юноши, что спит у могилы?" И
ифрит молвил: "Хорошо". И они полетели и спустились у могилы, и джинния
спросила: "Видал ли ты в жизни кого-нибудь прекрасней этого юноши?"
И ифрит посмотрел на юношу и воскликнул: "Хвала тому, на кого нет по-
хожего! Но если хочешь, сестрица, я расскажу тебе о том, что я видел". -
"Что же это?" - спросила джинния. И ифрит сказал: "Я видел девушку, по-
добную этому юноше, в стране египетской: это дочь везиря Шамс-ад-дина.
Ей около двадцати лет жизни, и она красива, прелестна, блестяща и совер-
шенна, и стройна станом. И когда она перешла этот возраст, о ней услышал
султан в Каире и призвал везиря, ее отца, и сказал ему: "Знай, о везирь,
до меня дошло, что у тебя есть дочь, и я хочу посватать ее у тебя".
И везирь ответил: "О владыка султан, прими мои извинения и сжалься
над моими слезами. Тебе известно, что мой брат Нур-ад-дин уехал от нас,
и мы не знаем, где он, а он был моим товарищем по везирству; и причина
его отъезда - гнев, потому что мы сидели с ним и говорили о браке и о
детях, и он из-за этого рассердился, а я дал клятву в тот день, как ее
родила мать, около восемнадцати лет тому назад, что не выдам свою дочь
ни за кого, кроме сына моего брата. А недавно я услышал, что мой брат
женился на дочери везиря Басры и от нее родился сын, - и я ни за кого не
выдам свою дочь, если не за него, в уважение к моему брату. Я записал,
когда я женился, и когда моя жена понесла, и время рождения моей дочери,
- и она предназначена сыну своего дяди; а девушек для господина нашего
султана много".
Услышав слова везиря, султан сильно разгневался и сказал: "Подобный
мне сватает у подобного тебе дочку, а ты не отдаешь ее мне и приводишь
жалкие доводы! Клянусь моей головой, я выдам ее замуж лишь за ничтожней-
шего из моих слуг наперекор твоему желанию!" А у султана был конюх -
горбатый, с горбом спереди и горбом сзади, - и султан велел его привести
и насильно написал его брачную запись с дочерью везиря и приказал ему
войти к ней в ту же ночь и чтобы ему устроили шествие. И я оставил его
среди невольников султана, которые зажигали вокруг него свечи и издева-
лись над ним у дверей бани. А дочь везиря сидит и плачет среди нянек и
прислужниц, и она больше всех похожа на этого юношу. А отца ее заключили
под стражу, чтобы он не пришел к ней. И я не видел, сестрица, никого
противнее этого горбуна. А девушка - она красивей юноши..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцать вторая ночь

Когда же настала двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что когда джинн рассказал джиннии, что султан написал
брачную запись дочери везиря с горбатым конюхом и она " величайшем горе
и что не найдется подобного ей красотою, кроме этого юноши, джинния ска-
зала: "Ты лжешь! Этот юноша красивее всех людей своего времени". Но иф-
рит возразил ей и воскликнул: "Клянусь Аллахом, сестрица, девушка краси-
вее его, но никто не подходит к ней, кроме него, ибо они похожи друг на
друга, как родные брат и сестра. Горе ей с этим горбатым!" - "О брат
мой, - сказала джинния, - давай поднимем его на себе и понесем его, и
полетим с ним к той девушке, о которой ты говоришь, и посмотрим, кто из
них красивее". - "Слушаю и повинуюсь! Это правильные слова, и нет мысли
лучше той, что ты высказала. Я понесу его", - сказал ифрит и понес Хаса-
на и взлетел с ним на воздух; а ифритка полетела рядом, бок о бок с ним.
И они опустились в городе Каире и положили юношу на скамью и разбудили
его.
И Хасан пробудился от сна и увидел себя не в Басре и не на могиле от-
ца. Он посмотрел направо и налево, и оказалось, что он действительно в
другом городе, не в Басре; и он хотел крикнуть, но ифрит двинул его ку-
лаком. Потом ифрит принес ему роскошную одежду и надел ее на него, и за-
жег ему свечку, и сказал: "Знай, что это я принес тебя, и я сделаю для
тебя кое-что ради Аллаха. Возьми эту свечу и ступай к той бане и смешай-
ся с толпой, и иди с нею до тех пор, пока не достигнешь помещения невес-
ты, и тогда опереди всех и войди в помещение, никого не боясь. А как
войдешь, стань справа от горбатого жениха и, когда к тебе станут подхо-
дить служанки, певцы и няньки, опускай руку в карман - ты найдешь его
полным золота, - забирай полной горстью и кидай всем. И всякий раз, ког-
да сунешь руку в карман, ты найдешь его полным золота. Давай же горстями
всякому, кто к тебе подойдет, и ничего не бойся. Уповай на того, кто те-
бя сотворил, - это все по велению Аллаха".
И, услышав слова ифрита, Бедр-ад-дин Хасан воскликнул: "Посмотри-ка,
что это за девушка и какова причина такой милости!"
И он пошел и зажег свечу и подошел к бане, и увидел, что горбун сидит
на коне, и вошел в толпу в этом наряде, прекрасный видом (а на нем была
ермолка и тюрбан и фарджия, вышитая золотом). И он шел в шествии, и вся-
кий раз, как певицы останавливались и люди кидали им в бубны деньги,
Бедр-ад-дин опускал руку в карман и находил его полным золота, - и он
брал и бросал его в бубны певиц и наполнял бубны динарами. И умы певиц
смутились, и народ дивился его красоте и прелести.
И так продолжалось, пока они не дошли до дома везиря, и привратники
стали отгонять людей и не пускать их. Но певицы сказали: "Мы не войдем,
если этот юноша не войдет с нами, ибо он осыпал нас милостями. Мы не
откроем невесту иначе, как в его присутствии!"
И тогда Хасана ввели в свадебною залу и посадили его на глазах у же-
ниха-горбуна, и все жены эмиров, везирей и придворных выстроились в два
ряда, и у каждой женщины была большая зажженная свеча, и они стояли, на-
кинув покрывала, справа и слева от свадебного ложа до портика - возле
комнаты, откуда выходит невеста.
И когда женщины увидели Бедр-ад-дина Хасана, и его красоту, и пре-
лесть, и лицо его, сиявшее, как молодой месяц, все они почувствовали к
нему склонность, а певицы сказали присутствовавшим женщинам: "Знайте,
что этот красавец давал нам одно только червонное золото. Не упустите же
ничего, служа ему, и повинуйтесь ему в том, что он вам скажет". И женщи-
ны столпились около Хасана со свечами и смотрели на его красоту и зави-
довали его прелести; и каждой из них захотелось побыть у него в объятиях
час или год. И когда ум покинул их, они подняли с лиц покрывала и сказа-
ли: "Благо тому, кому принадлежит этот юноша или над кем он властвует!"
И они стали проклинать горбатого конюха и того, кто был причиной его
женитьбы на этой красавице, - и всякий раз, благословляя Бедр-ад-дина
Хасана, они проклинали этого горбуна. А затем певицы забили в бубны и
засвистали в свирели, - и появились прислужницы, и посреди них дочь ве-
зиря; ее надушили и умастили, и одели, и убрали ей волосы, и окурили ее,
и надели ей украшения и одежды из одежд царей Хосроев. И среди прочих
одежд на ней была одежда, вышитая червонным золотом, с изображением зве-
рей и птиц, и она спускалась от ее бровей, а на шею ее надели ожерелье
ценою в тысячи, и каждый камешек в нем стоил богатства, которого не имел
тобба [45] и кесарь [46]. И невеста стала подобна луне в четырнадцатую ночь, а
подходя, она была похожа на гурию; да будет же превознесен тот, кто соз-
дал ее блестящей! И женщины окружили ее и стали как звезды, а она среди
них была словно месяц, когда откроют его облака.
А Бедр-ад-дин Хасан басрийский сидел, и люди смотрели на него; и не-
веста горделиво приблизилась, покачиваясь, и горбатый конюх поднялся,
чтобы поцеловать ее, но она отвернулась и повернулась так, что оказалась
перед Хасаном, сыном ее дяди, - и все засмеялись. И видя, что она напра-
вилась в сторону Хасана Бедр-ад-дина, все зашумели и певицы подняли
крик, а Бедр-ад-дин положил руку в карман и, взяв горсть золота, бросил
ее в бубны певицам; и те обрадовались и сказали: "Мы хотели бы, чтобы
эта невеста была для тебя". И Хасан улыбнулся.
Вот! И все окружили его, а горбатый конюх остался один, похожий на
обезьяну, и всякий раз, как ему зажигали свечку, она гасла, и у него не
осталось голоса от крика, и он сидел в темноте, раздумывая про себя.
А перед Хасаном Бедр-ад-дином оказались свечи в руках людей, и когда
Хасан увидел, что жених один в темноте и раздумывает про себя, а эти лю-
ди стоят кругом и горят эти свечи, он смутился и удивился. Но увидав
дочь своего дяди, Бедр-ад-дин Хасан обрадовался и развеселился и посмот-
рел ей в лицо, которое сиял" светом и блистало, особенно потому, что на
ней было надето платье из красного атласа. И прислужницы открыли ее в
первом платье, и Хасан уловил ее облик, и она принялась кичиться и пока-
чиваться от чванства и ошеломила умы женщин и мужчин, и была она такова,
как сказал поэт:
Вот солнце на тростинке над холмами
Явилось нам в гранатовой рубашке.
Вина слюны она дала мне выпить
И, щеки дав, огнь яркий погасила.
И это платье переменили и одели ее в голубую одежду, и она появилась
словно луна, когда луна засияет, с волосами как уголь, нежными щеками,
улыбающимися устами и высокой грудью, с нежными членами и томными глаза-
ми. И ее открыли во втором платье, и была она такова, как сказали о ней
обладатели возвышенных помыслов:
В одеянье она пришла голубом к нам,
Что лазурью на свет небес так похоже,
И увидел, всмотревшись, я в одеянье
Месяц летний, сияющий зимней ночью.
Затем это платье переменили на другое и укрыли ее избытком ее волос и
распустили ее черные длинные кудри, и их чернота и длина напоминали о
мрачной ночи, и она поражала сердца колдующими стрелами своих глаз.
И ее открыли в третьем платье, и она была подобна тому, что сказал о
ней сказавший:
Вот та, что закутала лицо свое в волосы
И стала соблазном нам, а кудри - как жало.
Я молвил: "Ты ночью день покрыла". Она же: "Нет!
Покрыла я лик луны ночной темнотою".
И ее открыли в четвертом платье, и она приблизилась, как восходящее
солнце, покачиваясь от чванства и оборачиваясь, словно газель, и поража-
ла сердца стрелами из-за своих век, как сказали о ней:
О, солнце красы! Она явилась взирающим
И блещет чванливостью, украшенной гордостью.
Лишь только увидит лик ее и улыбку уст
Дневное светило - вмиг за облако скроется.
И она появилась в пятой одежде, подобно ласковой девушке, похожая на
трость бамбука или жаждущую газель, и скорпионы ее кудрей ползли по ее
щекам, и она являла свои диковины и потряхивала бедрами, и завитки ее
волос были не закрыты, как сказали о ней:
Явилась она как полный месяц в ночь радости,
И члены нежны ее и строен и гибок стан,
Зрачками прелестными пленяет людей она,
И жалость ланит ее напомнит о яхонте.
И темные волосы на бедра спускаются, -
Смотри берегись же змей, волос ее вьющихся.
И нежны бока ее, душа же ее тверда,
Хотя и мягки они, но крепче скал каменных.
И стрелы очей она пускает из-под ресниц
И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.
Когда мы обнимемся и пояса я коснусь,
Мешает прижать ее к себе грудь высокая.
О, прелесть ее! Она красоты затмила все!
О, стан ее! Тонкостью смущает он ивы ветвь!
И ее открыли в шестой одежде, зеленой, и своей стройностью она унизи-
ла копье, прямое и смуглое, а красотой своей она превзошла красавиц всех
стран и блеском лица затмила сияющую луну, достигнув в красоте пределов
желания. Она пленила ветви нежностью и гибкостью и пронзила сердца свои-
ми прекрасными свойствами, подобно тому, как сказал кто-то о ней:
О, девушка! Ловкость ее воспитала!
У щек ее солнце свой блеск зеленый -
Явилась в зеленой рубашке она,
Подобной листве, что гранат прикрывает.
И молвили мы: "Как назвать это платье?"
Она же, в ответ нам, сказала прекрасно:
"Мы этой одеждой пронзали сердца
И дали ей имя "Пронзающая сердце"
И ее открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином,
как сказал о ней поэт:
В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены
Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.
Тонок стан ее, и коль скажет ей ее юность: "Встань!",
Скажут бедра ей: "Посиди на месте, зачем спешить!"
И когда я буду просить сближенья и скажет ей
Красота: "Будь щедрой!" - чванливость скажет:
"Не надо!" - ей.
А невеста открыла глаза и сказала: "О боже, сделай его моим мужем и
избавь меня от горбатого конюха!"
И ее стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед
Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с
этим покончили, людям разрешили уйти, - и вышли все, кто был на свадьбе
из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и гор-
батого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с нее одежды и
драгоценности и приготовить ее для жениха. И тогда конюх-горбун подошел
к Бедр-ад-дину Хасану и сказал ему: "О господин, сегодня вечером ты
развлек нас и осыпал нас милостями; не встанешь ли ты теперь и не уйдешь
ли?" - "Во имя Аллаха!" - сказал Хасан и вышел в дверь; но ифрит встре-
тил его и сказал: "Постой, Бедр-ад-дин! Когда горбун выйдет в комнату
отдохновения [47], войди немедля и садись за полог, и как только придет
невеста, скажи ей: "Я, твой муж и царь, только потому устроил эту хит-
рость, что боялся для тебя сглаза, а тот, кого ты видела, - конюх из на-
ших конюхов". И потом подойди к ней и открой ей лицо и скажи: "Нас охва-
тила ревность из-за этого дела!"
И пока Бедр-ад-дин разговаривал с ифритом, конюх вышел и пошел в ком-
нату отдохновения и сел на доски, и ифрит вылез из чашки с водой, в об-
разе мыши, и пискнул: "Зик!" - "Что это такое?" - спросил горбун. И мышь
стала расти и сделалась котом и промяукала: "Мяу-мяу!", и выросла еще, и
стала собакой и пролаяла: "Вaу, вау!"
И, увидев это, конюх испугался и закричал: "Вон, несчастный!" Но со-
бака выросла и раздулась и превратилась в осла - и заревела и крикнула
ему в лицо: "Хак, хак!"
И конюх испугался и закричал: "Ко мне все, кто есть в доме!" Но осел
вдруг стал расти и сделался величиной с буйвола, и занял все помещение,
и заговорил человеческим голосом: "Горе тебе, о горбун, о зловоннейший!"
И у конюха схватило живот, и он сел на доски в одежде, и зубы его
застучали друг о друга, а ифрит сказал ему: "На земле тебе тесно, что
ли? Ты не нашел на ком жениться, кроме как на моей возлюбленной?"
И конюх промолчал, а ифрит воскликнул: "Отвечай, не то я поселю тебя
во прахе". - "Клянусь Аллахом, - сказал конюх, - я не виноват! Они меня
заставили, и я не знал, что у нее есть возлюбленные буйволы, и я раскаи-
ваюсь перед Аллахом и перед тобой".
И ифрит сказал: "Клянусь тебе, если ты сейчас выйдешь отсюда или за-
говоришь прежде, чем взойдет солнце, я убью тебя! А когда взойдет солн-
це, уходи своей дорогой и не возвращайся в этот дом никогда".
После этого ифрит схватил конюха и сунул его в отверстие головой вниз
и ногами вверх, и сказал: "Оставайся Здесь, и я буду сторожить тебя до
восхода солнца".
Вот что произошло с горбуном. Что же касается Бедрад-дина Хасана бас-
рийского, то он оставил горбуна и ифрита препираться и вошел в дом и сел
за пологом; и вдруг пришла невеста и с нею старуха, которая остановилась
в дверях комнаты и сказала: "О отец стройности, встань, возьми залог Ал-
лаха".
Потом старуха повернулась вспять, а невеста взошел за полог на возвы-
шение (а ее имя было Ситт-аль-Хусн) - я сердце ее было разбито, и она
говорила в душе: "Клянусь Аллахом, я не дам ему овладеть мною, даже если
он убьет меня!" И, войдя за полог, она увидела Бедр-ад-дина и сказала
ему: "Любимый, ты все еще сидишь! Я говорила себе, что ты и горбатый ко-
нюх будете владеть мною сообща". - "А что привело к тебе конюха и где
ему быть моим соучастником относительно тебя?" - сказал Бедрад-дин Ха-
сан. И девушка спросила: "Кто же мой муж: ты или он?" - "О
Ситт-аль-Хусн, - сказал Бедр-ад-дин, - мы сделали это, чтобы посмеяться
над ним: когда прислужницы и певицы и твои родные увидели твою редкост-
ную красоту, твой отец нанял конюха за десять динаров, чтобы отвратить
от тебя дурной глаз, и теперь он ушел".
И, услышав от Бедр-ад-дина эти слова, Ситт-аль-Хусн обрадовалась, и
улыбнулась, и рассмеялась тихим смехом, и сказала: "Клянусь Аллахом, ты
погасил во мне огонь! Ради Аллаха, возьми меня к себе и сожми в объяти-
ях".
А она была без одежды и подняла рубашку до горла, так что стал виден
ее перед и зад; и когда Бедр-ад-дин увидел это, в нем заволновалась
страсть, и он встал, распустил одежду, а потом он отвязал кошель с золо-
том, куда положил тысячу динаров, взятую у еврея, завернул его в шальва-
ры и спрятал под край матраца, а чалму он снял и положил на скамеечку и
остался в тонкой рубахе (а рубаха была вышита золотом). И тогда
Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже
привлек ее к себе и обнял ее и велел ей охватить себя ногами, а потом он
забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что
Ситт-аль-Хусн несверлеиая жемчужина и не объезженная другим кобылица.
И он уничтожил ее девственность и насытился ее юностью, и вынул заряд
и забил его, а кончив, он повторил это много раз, и она понесла от него.
И лотом Бедр-ад-дин положил ей руку под голову, и она сделала то же
самое, и они обнялись и заснули, обнявшись, как сказал о них поэт в та-
ких стихах:
Посещай любимых, и пусть бранят завистники!
Ведь против страсти помочь не может завистливый.
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
И подушку им заменяют плечи и кисти рук.
И когда сердца заключат с любовью союз навек -
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
И когда дружит хоть один с тобой, но прекрасный друг"
Проводи ты жизнь лишь с подобным другом и счастлив будь!
О, хулящие за любовь влюбленных - возможно ли
Поправленье тех, у кого душа испорчена?
Вот что было с Бедр-ад-дином Хасаном и Ситт-альХусн, дочерью его дя-
ди. Что же касается до ифрита, то оп сказал ифритке: "Подними юношу и
давай отнесем его на место, чтобы утро не застигло нас. Время уже близ-
ко". И тогда ифритка подошла и подняла Хасана, когда он спал, и полетела
с ним (а он был все в том же виде - в рубашке, без одежды); и она лете-
ла, и ифрит рядом с ней, пока утро не застигло их во время пути и муэд-
зины не закричали: "Идите к преуспеянию".
И тогда Аллах разрешил ангелам метать в ифрита огненные звезды, и он
сгорел, а ифритка уцелела. И она опустила Бедр-ад-дина на том месте, где
звезды поразили ифрита, и не полетела с ним дальше, боясь за него, а по
предопределенному велению они достигли Дамаска сирийского, и ифритка по-
ложила Хасана у одних из ворот и улетела. И когда настало утро и раскры-
лись ворота города, люди вышли и увидели красивого юношу, в рубахе и в
ермолке, раздетого, без одежды, и от перенесенной бессонницы он был пог-
ружен в сон.
И люди, увидев его, сказали: "Счастлива та, что была возле него се-
годня ночью! Что бы ему дотерпеть, пока он оденется!" А кто-то другой
сказал: "Несчастные дети родовитых! Этот молодец сейчас вышел из кабака
по некоторому делу, но хмель осилил его, и он сбился с пути к тому мес-
ту, куда шел, и, дойдя до городских ворот, нашел их запертыми и заснул
здесь".
И люди пустились в разговоры о нем. И вдруг ветер подул и поднял его
рубашку над животом, и стал виден живот и плотный пупок и ноги и бедра
его подобные хрусталю, и люди сказали: "Хорошо, клянемся Аллахом!"
И Бедр-ад-дин проснулся и увидел, что он у ворот города и что подле
него люди, и удивился и воскликнул: "Где я, добрые люди, и почему вы
собрались? Что у меня с вами случилось?" И ему сказали: "Мы увидели тебя
во время утреннего призыва, и ты лежал и спал, и мы не Знаем о твоем де-
ле ничего, кроме этого".
"Где ты спал эту ночь?" - спросили его потом; и Бедр-ад-дин Хасан
воскликнул: "Клянусь Аллахом, о люди, я проспал эту ночь в Каире!"
И тогда один человек сказал: "Ты ешь гашиш!" А другой воскликнул: "Ты
сумасшедший! Ты ночевал в Каире, л утром ты спишь в городе Дамаске!" И
Бедр-ад-дин отвечал: "Клянусь Аллахом, добрые люди, я совсем не лгу вам;
вчера вечером я был в Египте, а вчерашний день находился в Басре". -
"Хорошо!" - сказал кто-то; а другой сказал: "Этот юноша одержимый!" И
над ним стали хлопать в ладоши, и люди заговорили друг с другом и сказа-
ли: "Горе его молодости! Клянемся Аллахом, в его безумии нет никакого
сомнения!" Потом они сказали ему: "Сообрази и приди в разум". И
Бедр-ад-дин сказал: "Я вчера был женихом в Египте". - "Может быть, ты
грезил и видел все, о чем ты говоришь, во сне?" - спросили его; и Хасан
усомнился в самом себе и воскликнул: "Клянусь Аллахом, это не сон, и мне
не привиделись грезы! Я пришел, и невесту открывали передо мной, а ко-
нюх-горбун сидел тут же. О брат мой, это не сон; а если это сон, то где
же кошель с золотом и где мой тюрбан, и мое платье, и одежда?"
И потом он встал и вошел в город и прошел по улицам и по рынкам, и
люди толпились вокруг него и шли за ним следом, а он вошел в лавку пова-
ра.
А этот повар был ловкий человек, то есть вор, но Аллах привел его к
раскаянию в воровстве, и он открыл себе харчевню; и все жители Дамаска
боялись его из-за его сильной ярости.
И когда все увидели, что юноша вошел в харчевню, народ рассеялся, бо-
ясь этого повара; а когда повар увидел Бедр-ад-дина Хасана и посмотрел
на его красоту и прелесть, любовь к нему запала ему в сердце, и он спро-
сил: "Откуда ты, молодец? Расскажи мне твою историю, - ты стал мне доро-
же, чем моя душа".
И Хасан рассказал ему о том, что случилось, с начала до конца; и по-
вар сказал: "О господин мой Бедр-ад-дин, Знай, что это удивительное дело
и диковинный рассказ. Но скрывай, дитя мое, что с тобою было, пока Аллах
не пошлет тебе облегчения; живи со мною в этом месте: у меня нет ребен-
ка, и я сделаю тебя своим сыном". - "Хорошо, дядюшка", - сказал
Бедр-ад-дин. И тогда повар пошел на рынок и накупил Бедр-ад-дину роскош-
ных платьев и одел его в них, а потом он отправился с ним к кади [48] и
объявил, что Бедр-ад-дин его сын. И Бедр-аддин Хасан сделался известен в
городе Дамаске как сын повара и стал сидеть у него в лавке и получал
деньги, и положение его у повара таким образом упрочилось.
Вот что было с Бедр-ад-дином Хасаном и произошло с ним. Что же каса-
ется Ситт-аль-Хусн, дочери его дяди, то, когда взошла заря, она просну-
лась и не нашла подле себя Бедр-ад-дина Хасана. Она подумала, что он по-
шел за нуждой, и просидела, ожидая его, некоторое время; и вдруг вошел
ее отец, озабоченный тем, что случилось с ним из-за султана, - как тот
насильно заставил его выдать дочь за своего слугу, за какой-то горбатый
обломок конюха. И он говорил про себя: "Я убью мою дочь, если она дала
этому проклятому овладеть собою!"
И, дойдя до ее ложа, он остановился и сказал: "Ситталь-Хусн!" И она
ответила: "Я здесь, к твоим услугам, о господин мой!" - и вышла, раска-
чиваясь от радости, и поцеловала перед ним землю, и ее лицо стало еще
светлее и красивее, так как она обнимала того газеленка.
И, увидев, что она в таком состоянии, ее отец сказал ей: "О прокля-
тая, ты радуешься этому конюху!" И она улыбнулась, услышав слова своего
отца, и ответила: "Ради Аллаха, довольно того, что вчера случилось! Люди
смеялись надо мной и корили меня этим конюхом, не стоящим обрезка ногтя
моего мужа. Клянусь Аллахом, я в жизни не знала ночи лучше вчерашней! Не
смейся же надо мной и не напоминай мне про этого горбуна".
Услышав ее слова, отец ее исполнился гнева, и глаза его посинели, и
он воскликнул: "Горе тебе, что это за слова ты говоришь! Конюх-горбун
ночевал с тобою?" Но Ситт-аль-Хасан сказала: "Заклинаю тебя Аллахом, не
поминай мне его, да проклянет Аллах его отца, и не строй шуток! Конюха
только наняли за десять динаров, и он взял свою плату и ушел, а я зашла
за полог и увидела моего мужа, который сидел там, а раньше меня открыва-
ли для него певицы, и он оделял всех червонным золотом, так что обогатил
бывших здесь бедняков. И я проспала ночь в объятиях моего мужа, ласково-
го нравом, обладателя черных глаз и сходящихся бровей".
К когда отец ее услышал эти слова, свет покрылся мраком перед лицом
его, и он воскликнул: "О нечестивая, что это ты говоришь, где твой ра-
зум?" И она ответила: "О батюшка, ты пронзил мое сердце! Довольно тебе
тяготить меня! Знай, о муж, что взял мою невинность, и он вошел в комна-
ту отдохновения, а я уже понесла от него".
К тогда ее отец поднялся изумленный и пошел в отхожее место и увидел
горбатого конюха, который был соткнут головой в отверстие, а ноги его
торчали вверх. И везирь оторопел, у видя его, и воскликнул: "Это не кто
иной, как горбун! Эй, горбатый", - сказал он ему. И конюх ответил: "Та-
гум, тагум", - думая, что с ним говорит ифрит, а везирь закричал на него
и сказал: "Говори, а не то я отрежу тебе голову этим мечом!" И тогда
горбун сказал: "Клянусь Аллахом, о шейх ифритов, с тех пор как ты меня
сюда сунул, я не поднимал головы! Ради Аллаха, сжалься надо мной!" -
"Что ты говоришь? - сказал везирь, услышав слова горбатого. - Я отец не-
весты, а не ифрит!" - "Хватит! - отвечал горбун. - Ты собираешься отнять
у меня душу, но уходи своей дорогой, пока не пришел к тебе тот, кто сде-
лал со мной это дело. Вы привели меня лишь для того, чтобы женить меня
на любовнице буйволов и возлюбленной ифритов. Да проклянет Аллах того,
кто меня женил на ней и кто был причиной этого..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцать третья ночь

Когда же настала двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что горбатый конюх заговорил с везирем, отцом невесты,
и сказал ему: "Да проклянет Аллах того, кто был этому причиной!" А ве-
зирь сказал: "Вставай, выходи отсюда!" Но горбун отвечал: "Что я, сумас-
шедший, что ли, чтобы уйти с тобою без позволения ифрита? Он сказал мне:
"Когда взойдет солнце, выходи и иди своей дорогой". Что, взошло солнце
или нет?" - "Кто тебя сюда привел?" - спросил тогда везирь; и конюх ска-
зал: "Я вчера пришел сюда за нуждою, и вдруг из воды вылезла мышь и зак-
ричала на меня и стала расти, и сделалась буйволом. И он сказал мне сло-
ва, которые вошли мне в ухо, и оставил меня и ушел, да проклянет Аллах
невесту и тех, кто меня женил на ней!"
И везирь подошел к конюху и вынул его из отверстия, и тот выбежал, не
веря, что солнце взошло, и пошел к султану и рассказал ему, что у него
случилось с ифритом.
Что же касается везиря, отца невесты, то он вошел в дом смущенный, не
зная, что думать о деле своей дочери, и сказал ей: "Дочь моя, разъясни
мне, что с тобою случилось?" И она сказала: "Жених, перед которым меня
вчера открывали, провел со мною ночь и взял мою девственность, и я по-
несла от него; и если ты мне не веришь, то вот на скамеечке его чалма, а
его платье под матрацем, и в нем что-то завернуто, я не знаю что".
И, услышав эти слова, ее отец вошел под намет и увидел чалму
Бедр-ад-дина Хасана, сына своего брата, и тотчас же взял ее в руки и по-
вертел и сказал: "Это чалма везирей, - она сделана в Мосуле!" И он уви-
дел ладанку, зашитую в тарбуше, и взял ее и распорол, и, взяв одежду Ха-
сана, нашел в ней кошель, где была тысяча динаров.
И, открыв кошель, он увидел там бумагу и прочитал ее, и это оказалась
расписка еврея на имя Бедр-ад-дина Хасана, сына Нур-ад-дина Али каирско-
го, и тысячу динаров он тоже нашел.
И, прочитав эту записку, Шамс-ад-дин испустил крик и упал без созна-
ния, а придя в себя и поняв сущность дела, он изумился и воскликнул:
"Нет бога, кроме Аллаха, властного на всякую вещь!"
"О дочь моя, - спросил он, - знаешь ли ты, кто лишил тебя невиннос-
ти?" И она ответила: "Нет". И тогда везирь сказал: "Это мой племянник,
сын твоего дяди, а эта тысяча динаров - приданое за тебя. Хвала Аллаху!
О, если бы я знал, как случилась эта история!" Потом он вскрыл зашитую
ладанку и нашел в ней исписанную бумажку, где были написаны числа почер-
ком его брата, Нурад-дина каирского, отца Бедр-ад-дина Хасана.
И, увидев почерк своего брата, Шамс-ад-дин произнес:
"Я таю с тоски, увидя следы любимых,
На родине их потоками лью я слезы.
Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
Чтоб мне даровал когда-нибудь он свиданье".
А окончив стихи, он прочитал бумажку, бывшую в ладанке, и увидел в
ней число того дня, когда Нур-ад-дин женился на дочери везиря Басры и
вошел к ней, и число дня рождения Бедр-ад-дина Хасана, и возраст
Нур-ад-дина ко времени его смерти, - и изумился и затрясся от восторга;
и, сличив то, что произошло с его братом, с тем, что случилось с ним са-
мим, он увидел, что одно совпадает с другим и что его брак и брак
Нур-ад-дина сходятся в числе и ночь их свадьбы и день рождения
Бедр-ад-дина и его дочери Ситт-аль-Хусн тоже совпадают.
И он взял эту бумагу и пошел с ней к султану и рассказал ему, что
случилось, от начала до конца; и царь удивился и велел тотчас же запи-
сать это дело. И везирь просидел, ожидая сына своего брата, весь этот
день, но он не пришел, и на второй день и на третий тоже - до седьмого
дня, и о нем не было вестей. И тогда везирь сказал: "Я непременно сделаю
дело, которого еще никто не делал!"
И он взял чернильницу и калам и начертил на бумаге расположение всей
комнаты и обозначил, что кладовая находится там-то, а такая-то занавеска
- там-то, и записал все, что было в комнате, а потом он свернул запись и
велел убрать вещи, а тюрбан, ермолку, фарджию и кошель он взял и убрал к
себе, заперев их железным замком и запечатав их до той поры, пока не
прибудет сын его брата, Хасан басрийский.
Что же до дочери везиря, то ее месяцы кончились, и она родила мальчи-
ка, подобного луне и похожего на отца красотой, прелестью, совершенством
и блеском, и ему обрезали пуповину и насурьмили глаза, и передали
нянькам, и назвали Аджибом.
И день был для него точно месяц, а месяц - как год; и когда над ними
прошло семь лет, везирь отдал его учителю и поручил ему воспитывать его,
научить его чтению и дать ему хорошее образование. И Аджиб пробыл в шко-
ле четыре года и начал драться со школьниками, и ругал их, и говорил им:
"Кто из вас мне равен? Я сын каирского везиря!" И дети собрались и пожа-
ловались старшему на то, что терпели от Аджиба, и старший сказал им:
"Завтра, когда он придет, я научу вас, что сказать ему, и он закается
ходить в школу. Когда он завтра придет, сядьте вокруг него и говорите:
"Клянемся Аллахом, только тот будет играть с нами в эту игру, кто ска-
жет, как зовут его мать и отца, а кто не знает имени своей матери и от-
ца, тот сын греха и не будет играть с нами!"
И когда наступило утро и они пришли в школу и явился Аджиб, дети ок-
ружили его и сказали: "Мы будем играть в одну игру, но только тот будет
играть с нами, кто скажет нам имя своей матери и отца". И все ответили:
"Хорошо!" И один сказал: "Меня зовут Маджид, а мою мать - Алавия, а отца
- Изз-ад-дин"; и другой тоже сказал такие же слова. И когда очередь дош-
ла до Аджиба, он сказал: "Меня зовут Аджиб, мою мать - Ситт-аль-Хусн, а
отца - Шамс-ад-дин, везирь в Каире". Но ему закричали: "Везирь тебе не
отец!" - "Везирь правда мой отец", - возразил Аджиб; и тогда дети стали
смеяться над ним и захлопали в ладоши и сказали: "Его отца не Знают!
Вставай, уходи от нас, с нами будет играть только тот, кто знает, как
зовут его отца".
И дети тотчас же разбежались и стали смеяться над Аджибом, и у него
стеснилась грудь, и он задохнулся от плача. И старший сказал ему: "Мы
знаем, что везирь - твой дед, отец твоей матери Ситт-аль-Хусн, но не
твои отец. А твоего отца ты не знаешь, и мы тоже, так как султан выдал
твою мать замуж за горбатого конюха, и пришли джинны и проспали с ней, -
и у тебя нет отца, которого бы знали. Не думай же больше равняться с
детьми в школе, пока не узнаешь, кто твой отец, а иначе ты будешь среди
них сыном разврата. Не видишь ты разве, что сын торговца зовется по от-
цу? А ты? Твой дед - везирь в Каире, а твоего отца мы не знаем и гово-
рим: нет у тебя отца! Приди же в разум!"
И, услышав от старшего из детей эти слова и позорящие его речи, Аджиб
тотчас же поднялся и пошел к своей матери, Ситт-аль-Хусн, и стал ей жа-
ловаться плача, не плач мешал ему говорить. И когда его мать услыхала
его слова и рыдания, ее сердце загорелось огнем, и она спросила: "О сын
мой, почему ты плачешь? Расскажи мне, что с тобою случилось".
И Аджиб рассказал ей, что он услышал от детей и от старшего, и спро-
сил: "Кто же мой отец, матушка?" - "Твой отец везирь в Каире", - сказала
Ситт-аль-Хусн; но Аджиб воскликнул: "Не лги мне, везирь - твой отец, а
не мой! Кто же мой отец? Если ты не скажешь мне правду, я убью себя этим
кинжалом".
И, услышав упоминание об его отце, Ситт-аль-Хусн заплакала, вспоминая
сына своего дяди и думая о том, как ее открывали перед Бедр-ад-дином Ха-
саном басрийскю! и что с нее с ним случилось. И она произнесла такие
стихи:
"Любовь в душе оставив, они скрылись,
И земли тех, кого люблю, - далеко.
Ушли они, и с ними ушло терпенье,
Расставшись со мною, и трудно уж мне быть стойким"
Уехали - и радость улетела,
Исчез мой покой - и нет уже мне покоя.
И слезы они пролили мои, расставшись,
И льются из глаз обильно они в разлуке.
Но если когда захочется мне их видеть
И долго их мне придется прождать в волненье,
То вызову вновь я в сердце своем их образ,
И будут думы, страсть, тоска и горе.
О вы, чья память стала мне одеждой, -
Ведь, кроме страсти, нет у меня рубахи, -
Любимые, доколь продлится это
И долго ль меня вы будете сторониться?"
И она стала плакать и кричать, и сын ее тоже; и вдруг вошел к ним ве-
зирь, и при виде их слез его сердце загорелось, и он спросил: "Почему вы
плачете?" И Ситт-аль-Хусн рассказала ему, что произошло у ее сына с детьми в школе; и он
тоже заплакал, вспомнив своего брата и то, что между ними было и что
произошло с его дочерью, и не знал он, что таится за этим делом.
И везирь тотчас же пошел и поднялся в диван и, войдя к царю, расска-
зал ему, что случилось, и попросил у него разрешения поехать и напра-
виться в город Басру, чтобы расспросить о своем племяннике, и еще он
попросил султана написать ему указы во все земли, чтобы он мог взять сы-
на своего брата, где бы он его ни нашел.
И он заплакал перед султаном, и сердце султана сжалилось, и он напи-
сал ему указы во все земли и области.
И везирь обрадовался и призвал на султана благословение, и тотчас же
ушел и снарядился для путешествия, захватив все необходимое и взяв с со-
бою дочь и внука Аджиба. И везирь ехал первый день, и второй день, и
третий, пока не прибыл в город Дамаск, и он нашел там деревья и каналы,
подобно тому, как сказал об этом поэт:
Когда пришлось нам прожить в Дамаске и ночь и день,
Судьба клялась, что подобной ночи не будет впредь.
И спали мы, а сумрак ночи беспечен был,
И с улыбкой утро седые ветви тянуло к нам.
И заря казалась в тех ветках нам словно жемчугом,
Что рукою ветра срывается и слетает вниз.
И читали птицы, а пруд страницею был для них,
И писали ветры, а облако точки ставило.
И везирь расположился на площади Камешков и расставил палатки и ска-
зал своим слугам: "Мы отдохнем Здесь два дня!" И слуги пошли в город по
своим делам: один - продать, другой - купить, этот - в баню, а тот - в
мечеть сынов Омейи [49], равной которой нет в мире.
А Аджиб вышел с евнухом, и они пошли в город прогуляться, и евнух шел
сзади Аджиба с такой дубиной, что если бы ею ударить верблюда, он бы не
встал.
И когда жители Дамаска увидели Аджиба и его стройный стан и блеск и
совершенство (а он был мальчик редкой красоты - нежный и выхоленный,
мягче северного ветра, и слаще чистой воды для жаждущего, и сладостнее
здоровья для больного), за ним последовал весь народ, и сзади него бежа-
ли, и стали обгонять его, и садились на дороге, чтобы, когда он пройдет,
посмотреть на него. И раб, по предопределенному велению, остановился
возле лавки его отца, Бедр-ад-дина Хасана. (А у того вырос на лице пу-
шок, и ум его стал совершенным за эти двенадцать лет; и повар уже умер,
и Бедр-ад-дин Хасан получил его деньги и лавку, так как тот признал его
у судей и свидетелей своим сыном.)
И в тот день, когда его сын с евнухом остановились возле лавки,
Бедр-ад-дин посмотрел на своего сына и увидел, что он обладает величай-
шей красотой, его душа затрепетала, и кровь его взволновалась из-за при-
зыва родной крови, и его сердце привязалось к нему.
А он сварил подслащенных гранатовых зернышек, и Аллахом внушенная лю-
бовь поднялась в нем, и он позвал своего сына Аджиба и сказал: "О госпо-
дин, о тот, кто овладел моим сердцем и душой и взволновал все мое су-
щество, не хочешь ли ты войти ко мне, чтобы залечить мое сердце и поесть
моего кушанья?" - и из глаз его, помимо его воли, потекли слезы, и он
подумал о том, чем он был и чем стал сейчас.
И когда Аджиб услышал слова своего отца, его сердце взволновалось, и
он посмотрел на евнуха и сказал: "Мое сердце взволновано из-за этого по-
вара; он как будто расстался с сыном. Войдем к нему, чтобы залечить его
сердце, и съедим его угощение. Может быть, за то, что мы это сделаем,
Аллах соединит нас с нашим отцом". Но евнух, услышав слова Аджиба, воск-
ликнул: "Вот хорошо, клянусь Аллахом! Сын везиря будет есть в харчевне!
Я отгоняю от тебя людей этой палкой, чтобы они на тебя не смотрели, и я
не буду спокоен за тебя, если ты войдешь когда-нибудь в эту лавку".
И, услышав эти слова, Бедр-ад-дин Хасан удивился и повернулся к евну-
ху, и слезы потекли по его щекам; и тогда Аджиб сказал евнуху: "Мое
сердце полюбило его". Но евнух ответил: "Оставь эти речи и не входи!" И
тут отец Аджиба обратился к евнуху и сказал ему: "О старший, почему тебе
не залечить мое сердце и не войти ко мне? О ты, что подобен черному каш-
тану с белой сердцевиной, о ты, о ком сказал кто-то из описавших его..."
И евнух рассмеялся и воскликнул: "Что ты сказал? Ради Аллаха, говори и
будь краток!" И Бедр-аддин тотчас же произнес такие стихи:
"Когда не был бы образован он и верен так,
Облачен бы не был он полной властью в домах вельмож.
И в гарем бы не был допущен он, о благой слуга!
Так прекрасен он, что с небес ему служат ангелы".
И евнух удивился этим словам и, взяв Аджиба, вошел в харчевню, и
Бедр-ад-дин Хасан наполнил высокую миску гранатными зернышками (а они
были с миндалем и сахаром), и оба стали есть вместе; и Бедр-ад-дин Хасан
сказал: "Вы обрадовали нас, кушайте же на здоровье и в удовольствие!"
Потом Аджиб сказал своему отцу: "Садись поешь с нами, может быть Аллах
соединит нас, с кем мы хотим "; и Бедр-ад-дин Хасан спросил: "О дитя
мое, несмотря на твой юный возраст, ты испытал разлуку с любимыми?""Да,
дядюшка, - ответил Аджиб, - мое сердце сгорело от разлуки с любимым: это
мой отец, и мы с моим дедом выехали и ищем его по разным странам. Горе
мне! Когда мы соединимся?"
И он горько заплакал, и его отец заплакал из-за разлуки с ним, и ему
вспомнилась разлука с любимыми и отдаленность от матери, и евнух тоже
опечалился из-за него.
И они все поели и насытились, а после этого они вышли из лавки
Бедр-ад-дина Хасана, и тот почувствовал, что душа его рассталась с телом
и ушла с ними, и не мог вытерпеть без них одного мгновения.
И он запер лавку и пошел за ними следом, не зная, что это его сын, и
ускорил шаг, чтобы догнать их прежде, чем они выйдут из больших ворот; и
евнух обернулся к нему и спросил: "Что тебе?" И Бедр-ад-дин Хасан сказал
им: "Когда вы от меня ушли, я почувствовал, что душа моя отправилась с
вами. А у меня дело в городе, за воротами, и мне захотелось проводить
вас, чтобы сделать это дело и вернуться".
И тут евнух рассердился и сказал Аджибу: "Этого я и боялся! Мы съели
кусочек, который был злосчастным и считается для нас благодеянием, и по-
вар теперь следует за нами с места на место".
И Аджиб повернулся и, увидев за собой повара, пришел в гнев и сказал
евнуху: "Пусть его идет по дороге мусульман, а когда мы выйдем к палат-
кам и увидим, что он за нами следует, мы отгоним его".
И он опустил голову и пошел, и евнух сзади него; и Бедр-ад-дин Хасан
следовал за ними до площади Камешков. И они приблизились к шатрам и
обернулись и увидели Хасана позади себя, тогда Аджиб рассердился и испу-
гался, что евнух все расскажет его деду.
И он исполнился гнева и огорчился тем, что про него скажут: "Он захо-
дил в харчевню, и повар шел за ним", - и обернулся и увидел, что глаза
Хасана смотрят в его глаза, - и он стал как бы телом без души.
И Аджиб подумал, что его глаз - глаз недруга, или что он сын развра-
та, и, еще больше рассердившись, взял камень и ударил им своего отца, и
Бедр-ад-дин Хасан упал без чувств, и кровь потекла по его лицу.
И Аджиб с евнухом пошли к палаткам, а Бедр-ад-дин Хасан, придя в се-
бя, вытер кровь и, оторвав кусок своей чалмы, завязал себе голову и стал
упрекать себя и сказал: "Я обидел мальчика! Я запер лавку и пошел за
ним, и он решил, что я недруг". И он затосковал по своей матери, которая
находилась в Басре, и заплакал о ней и произнес:
"Прося справедливости, судьбу ты обидел бы:
Ее не кори - не так ее сотворили.
Бери что придется ты и горе кинь в сторону,
И смуты и радости всегда в жизни будут".
После этого Бедр-ад-дин продолжал продавать кушанья, а везирь, его
дядя, пробыл в Дамаске три дня, а потом уехал и направился в Химс я
вступил туда, - и по дороге, где бы он ни останавливался, он все искал.
И он продолжал ехать, пока не прибыл в Диар-Бекр, и Мардшг, и Мосул [50],
и не прерывал путешествия до города Басры. И, вступив туда, он пошел к
султану и встретился с ним, и султан оказал ему уважение и отвел для не-
го почетное жилище и спросил о причине его прибытия.
И везирь рассказал ему свою историю и прибавил, что везирь Нур-ад-дин
Али - его брат, и султан призвал на него милость Аллаха и сказал: "О
господин, он был моим везирем пятнадцать лет, и я очень любил его, и он
умер и оставил сына, но тот пробыл здесь после его смерти только один
месяц и исчез, и мы не получили о нем вестей. Но его мать у нас, так как
она дочь моего старого везиря".
Услышав от царя, что мать его племянника здорова, везирь Шамс-ад-дин
обрадовался и сказал: "О царь, я хочу повидаться с нею"; и царь тотчас
же позволил ему, и Шамс-ад-дин вошел к ней, в дом своего брата
Нур-ад-дина. И он повел взором по сторонам и поцеловал пороги в доме и
подумал о своем брате Нур-ад-дине Али, который умер на чужой стороне, и
заплакал и произнес:
"В жилище хожу, в жилище хожу я Лейлы [51],
Целую я там то ту, то другую стену.
Но любит душа не стены того жилища,
А любит душа того, кто живал в жилище".
И он прошел через дверь в большой двор и увидел другую дверь, с ка-
менными сводами, выложенную разным мрамором всех цветов, и прошел по
долгу и осмотрел его и обвел его взором - и увидел имя своего брата
Нур-ад-дина, написанное там золотыми чернилами.
И, подойдя к надписи, он поцеловал ее и заплакал, и вспомнил о разлу-
ке с братом и произнес такие стихи:
"Расспрашивал солнце я о вас, лишь взойдет оно,
И молнию вопрошал, едва лишь блеснет она.
И сплю я, свиваемый и вновь развиваемый
Рукою тоски, но все ж на боль я не жалуюсь.
Любимые, если время долго уж тянется,
То знайте - разлука на куски растерзала нас,
И если моим глазам вы дали б увидеть вас,
То было бы лучше так и мы б с вами встретились.
Не думайте, что другим я занят! Поистине,
Не может душа моя к другому любви вместить".
И он пошел дальше и пришел к комнате жены своего брата, матери
Бедр-ад-дина Хасана басрийского. А она во время отсутствия сына, не пе-
реставая, рыдала и плакала, и когда годы продолжились над нею, она сде-
лала сыну мраморную гробницу посреди комнаты и плакала над ней днем и
ночью и спала только возле этой гробницы.
И когда везирь пришел к ее жилищу, он, остановившись за дверью, услы-
шал, как она говорит над гробницей:
"Могила, исчезла ли в тебе красота его?
Погас ли в тебе твой свет, сияющий лик его?
Могила, могила, ты не сад и не свод небес, -
Так как же слились в тебе и месяц и ветвь?"
И когда она говорила, вдруг вошел к ней везирь Шамс-ад-дин и поздоро-
вался с нею и сообщил ей, что он брат ее мужа, а потом он рассказал, что
случилось, и разъяснил ей всю историю, и поведал, что ее сын Бедрсад"
дин Хасан провел целую ночь с его дочерью десять лет тому назад, а утром
исчез. "А моя дочь понесла от твоего сына и родила мальчика, который со
мной, и он твой внук и сын твоего сына от моей дочери".
И, услышав весть о своем сыне и увидев своего деверя, она упада к его
ногам и стала целовать их, говоря:
"Награди Аллах возвестившего, что вы прибыли!
Он доставил мне наилучшее, что я слышала.
Будь доволен он тем, что порвано, подарила бы
Ему душу я, что истерзана расставанием".
Потом везирь послал за Аджибом, и когда он пришел, его бабка обняла
его и заплакала, и везирь Шамс-ад-дин сказал ей: "Теперь не время пла-
кать, теперь время тебе собираться, чтобы ехать с нами в земли египетс-
кие. Быть может, Аллах соединит нас и тебя с твоим сыном и моим племян-
ником!"
И она отвечала: "Слушаю и повинуюсь!" - и тотчас же поднялась и соб-
рала свои вещи, и сокровища, и девушек и немедленно снарядилась; а ве-
зирь Шамс-ад-дин пошел к султану Басры и простился с ним, и тот послал с
ним подарки и редкости для султана Египта.
И Шамс-ад-дин тотчас же выехал и, достигнув окрестностей города Да-
маска, остановился в Кануне [52] и разбил палатки и сказал тем, кто был с
ним: "Мы пробудем здесь неделю, пока не купим султану подарки и редкос-
ти".
И тогда Аджиб вышел и сказал евнуху: "О Ляик, мне хочется прогу-
ляться! Пойдем отправимся на рынок, пройдем в Дамаск и посмотрим, что
случилось с тем поваром, у которого мы ели, а потом ранили его в голову.
Он ока зал нам милость, и мы дурно поступили с ним".
И евнух ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И Аджиб вместе с евнухом вышел
из палатки, движимый кровным влечением к отцу, и они тотчас же вошли в
город и, не переставая, шли, пока не дошли до харчевни. И они увидели,
что повар стоит в лавке (а время близилось к закату солнца), и случилось
так, что он сварил гранатных зернышек. И когда они подошли к нему и Ад-
жиб взглянул на него, он почувствовал к нему влечение и увидел след уда-
ра камнем у него на лбу, и сказал ему: "Мир тебе! Знай, что мое сердце с
тобою". И внутри Бедр-ад-дина все взволновалось, когда он взглянул на
мальчика, и сердце его затрепетало, и он склонил голову к земле и хотел
и не мог повернуть язык во рту, а потом он поднял голову, униженно и
смиренно, и произнес такие стихи:
"Стремился к любимым я, но только увидел их -
Смутился и потерял над сердцем и взором власть.
И в страхе, с почтением понурил я голову,
И чувства свои я скрыть хотел, по не скрыл я их.
И свитками целыми готовил упреки я, -
Когда же мы встретились, я слова не вымолвил".
Потом он сказал им: "Залечите мое сердце и поешьте моего кушанья.
Клянусь Аллахом, едва я посмотрел на тебя, мое сердце затрепетало, и я
последовал за гобой, будучи без ума". - "Клянусь Аллахом, ты нас любишь,
- сказал Аджиб, - и мы съели у тебя кусочек, а ты возложил на нас пос-
ледствия этого и хотел нас опозорить. Но мы съедим у тебя что-нибудь,
только с условием, что ты дашь клятву не выходить за нами и не преследо-
вать нас. Иначе мы больше не вернемся к тебе; а мы пробудем Здесь неде-
лю, пока мой дед не купит подарки для царя".
И Бедр-ад-дин сказал: "Быть по-вашему!" И Аджиб с евнухом вошли в
лавку, и тогда Бедр-ад-дин подал им мяску с гранатными зернышками, и Ад-
жиб сказал: "Поешь с нами! Может быть, Аллах облегчит нашу тяготу". И
Бедр-ад-дин обрадовался и стал есть с ними, уставясь в лицо Аджиба, и
его сердце и чувства привязались к нему; но Аджиб сказал: "Не говорил ли
я, что ты влюбленный и надоедливый! Довольно тебе глядеть мне в лицо!"
И, услышав слова своего сына, Бедр-ад-дин произнес:
"Для тебя в душе сохранил я тайну сокрытию:
Обвита молчаньем моим она, не узнать ее.
И позорящий светоносный месяц своей красой
И той прелестью, что подобна утру светящему,
Твой блестящий лик в нас желанья будит, - конца им нет,
И сулит свиданья и долгие и частые.
Ужель растаю от жара я, раз твой лик - мой рай,
И умру ль от жажды, коль райский ключ мне слюна
твоя"
И Бедр-ад-дин стал кормить то Аджиба, то евнуха, и они ели, пока не
насытились, а потом встали, и Хасан басрийский поднялся и полил им на
руки воды и, отвязав от пояса шелковую салфетку, вытер им руки и опрыс-
кал их розовой водой из бывшей у него фляги. И потом он вышел из лавки и
вернулся с кружкой питья, смешанного из розовой воды с мускусом, и, пос-
тавив ее перед ними, сказал: "Довершите вашу милость!"
И Аджиб взял и отпил и протянул кружку евнуху, и они пили, пока у них
не наполнились животы, и оба насытились до сытости, необычайной для них.
И после того они ушли и торопились, пока не достигли палаток, и Аджиб
пошел к своей бабке, матери его отца, Бедр-ад-дина Хасана, и она поцело-
вала его и подумала о своем сыне Бедр-ад-дине Хасане и вздохнула и стала
плакать, и затем сказала:
"Я прежде надеялась, что снова мы встретимся, -
Ведь жить, когда вы вдали, мне больше не хочется,
Клянусь я, в душе моей одно лишь стремленье к вам,
И тайны Аллах, господь, сокрытые ведает".
И затем она спросила Аджиба: "О дитя мое, где ты был?" И он ответил:
"В городе Дамаске". И тогда она подала ему миску гранатных зернышек (а
они были не очень сладкие) и сказала евнуху: "Садись с господином!"
И евнух воскликнул про себя: "Клянусь Аллахом, нет у пас охоты до
еды!" - и сел; а что до Аджиба, то, когда он сел, его живот был наполнен
тем, что он съел и выпил. И он взял кусок хлеба и обмакнул его в гранат-
ные зернышки и съел, и нашел их недостаточно сладкими, так как был сыт.
"Фу! Что это за мерзкое кушанье!" - воскликнул он. И его бабка сказала:
"О дитя мое, ты хулишь мое кушанье, а я сама его варила, и никто не уме-
ет так его варить, как я, кроме твоего отца, Бедр-ад-дина Хасана". - "О
госпожа, - сказал Аджиб, - твоя стряпня отвратительна! Мы сейчас видели
в городе повара, который сварил таких гранатных зернышек, что их запах
раскрывает сердца, а его кушанье хочется съесть целиком. А твое кушанье
в сравнении с ним ничего не стоит".
Услышав эти слова, бабка Аджиба пришла в сильный гнев и посмотрела на
евнуха..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцать четвертая ночь

Когда же наступила двадцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что бабка Аджиба, услышав его слова, разгнева-
лась и посмотрела на евнуха и сказала ему: "Горе тебе! Ты испортил моего
внука, так как заходил с ним в харчевню!"
И евнух испугался и стал отрицать и сказал: "Мы не
Заходили в харчевню, а только проходили мимо". - "Клянусь Аллахом, мы
заходили и ели, и его кушанье лучше твоего!" - сказал Аджиб; и тогда его
бабка поднялась и рассказала об этом брату своего мужа и вызвала в нем
гнев на евнуха.
И евнух явился к везирю, и тот сказал ему: "Зачем ты заходил с моим
внуком в харчевню?"
И евнух испугался и сказал: "Мы не заходили!" Но Аджиб воскликнул:
"Мы зашли и поели гранатных зернышек досыта, и повар напоил нас медом со
снегом и с сахаром!" И везирь еще больше разгневался на евнуха и спросил
его, но тот все отрицал.
И тогда везирь воскликнул: "Если твои слова - правда, сядь и поешь
перед нами!" И евнух подошел и хотел есть, но не мог, и бросил кусок
хлеба и сказал: "О господин мой, я сыт со вчерашнего дня!"
И везирь понял, что он ел у повара, и велел рабам повалить его, и
принялся его больно бить.
И евнух завопил и сказал: "О господин, не бей меня, я расскажу тебе
правду!" И тогда его перестали бить; и везирь воскликнул: "Говори по ис-
тине!" И евнух сказал: "Знай, что мы вошли в харчевню, когда повар варил
гранатные зернышки, и он поставил их перед нами, и, клянусь Аллахом, я в
жизни не ел ничего подобного им и не пробовал ничего сквернее того, что
перед нами".
И мать Бедр-ад-дина Хасана рассердилась и сказала: "Непременно пойди
к этому повару и принеси от него миску гранатных зернышек! Покажи их
твоему господину, и пусть он скажет, которые лучше и вкуснее". - "Хоро-
шо!" - сказал евнух; и она тотчас дала ему миску и полдинара, и он отп-
равился и, придя в харчевню, сказал повару: "Мы поспорили в доме моего
господина о твоем кушанье, так как у них тоже готовили гранатные зерныш-
ки. Дай нам твоего кушанья на эти полдинара и берегись: мы наелись бо-
лезненных ударов за твою стряпню".
И Бедр-ад-дин Хасан засмеялся и сказал: "Клянусь Аллахом, этого ку-
шанья никто не умеет готовить, кроме меня и моей матери, а она теперь в
далеких странах!"
И он взял миску и налил в нее кушанье и облил его сверху мускусом и
розовой водой, и евнух забрал миску и поспешно пришел к ним.
И мать Хасана взяла кушанье и попробовала его, и, увидев, как оно
вкусно и отлично состряпано, она узнала, кто его стряпал, и вскрикнула,
а затем упала без чувств.
И везирь оторопел, а потом брызнул на нее розовой водой, - и через
некоторое время она очнулась и сказала: "Если мой сын еще на свете, то
никто не сварит так гранатных зернышек, кроме него! Это мой сын,
Бедр-ад-дин Хасан, наверно и несомненно, так как это кушанье могу гото-
вить только я, и я научила Бедр-ад-дина его стряпать".
И, услышав ее слова, везирь сильно обрадовался и воскликнул: "О, как
я стремлюсь увидеть сына моего брата! Увидим ли, что судьба соединит нас
с ним! Мы просим о встрече с ним одного лишь великого Аллаха!"
И везирь в тот же час и минуту поднялся и кликнул людей, бывших с
ним, и сказал: "Пусть пойдут из вас двадцать человек к этой харчевне и
разрушат ее, а повара свяжите его чалмой и притащите силой ко мне, но не
причиняйте ему вреда!"
И они сказали: "Хорошо!", а везирь тотчас же поехал в "Обитель
счастья" и, повидавшись с наместником Дамаска, ознакомил его с письмами
султана, которые были у него с собою; и наместник положил их на голову,
сначала поцеловав их, а потом спросил: "А где же твой обидчик?" - "Это
один повар", - отвечал везирь. И наместник тотчас же велел своим прид-
ворным отправиться в его харчевню; и они пошли и увидели, что она разру-
шена и все в ней поломано, так как, когда везирь поехал во дворец, ею
люди сделали то, что он приказал, и сидели, ожидая возвращения везиря из
дворца, а Бедр-ад-дин говорил: "Посмотри-ка! Что это такое нашли в гра-
натных зернышках, что со мной случилось подобное дело?"
И когда везирь вернулся от дамасского наместника (а тот разрешил ему
взять своего обидчика и выехать с ним), он вошел в палатку и потребовал
повара, - и того привели, скрученного чалмой. И Бедр-ад-дин Хасан пос-
мотрел на своего дядю и горько заплакал и сказал: "О господин мой, в чем
мой грех перед вами?" - "Это ты сварил гранатные зернышки?" - спросил
его везирь. "Да, - отвечал Бедр-ад-дин, - а вы нашли в них что-то, за
что следует снять голову?" - "Это наилучшее и наименьшее возмездие те-
бе!" - воскликнул везирь. И Бедрад-дин сказал: "О господин мой, не сооб-
щишь ли ты мне, в чем мой грех?" - "Да, сию минуту", - отвечал везирь, и
потом он крикнул слугу и сказал: "Приведите верблюдов". И они взяли
Бедр-ад-дина Хасана и положили в сундук, и заперли его, и поехали, и
ехали, не переставая, до ночи. А потом они сделали привал, кое-чего пое-
ли и вынули Бедр-ад-дина и покормили его и положили обратно в сундук, -
и так это продолжалось, пока они не достигли Камры [53].
И тогда Бедр-ад-дина Хасана вынули из сундука, и везирь спросил его:
"Это ты варил гранатные зернышки?" - "Да, о господин мой", - отвечал
Бедр-ад-дин; и везирь сказал: "Закуйте его!" И его заковали и снова по-
ложили в сундук и поехали, и когда прибыли в Каир, остановились в
ар-Рейдании [54]. И везирь велел вынуть Бедр-ад-дина Хасана из сундука и
приказал позвать плотника и сказал ему: "Сделай для него деревянную кук-
лу". - "А что ты будешь с ней делать?" - спросил Бедр ад-дин-Хасан. "Я
повешу тебя на кукле и прибью тебя к ней гвоздями и повезу тебя по всему
городу", - отвечал везирь. И Бедрад-дин воскликнул: "За что ты со мной
это сделаешь?" - "За то, что ты скверно сварил гранатные зернышки, -
сказал везирь. - Как мог ты их так сварить, что в них недоставало пер-
цу?" - "И за то, что в них не хватало перцу, ты со мной все это делаешь!
- воскликнул Бедрад-дин. - Недостаточно тебе было меня заточить! И кор-
мили-то вы меня раз в день!" - "Не хватало перцу, и нет для тебя наказа-
ния, кроме смерти!" - сказал везирь. И Бедр-ад-дин изумился и опечалился
о самом себе.
"О чем ты думаешь?" - спросил его везирь. "О бестолковых умах, подоб-
ных твоему, - отвечал Бедр-аддин. - Будь у тебя разум, ты бы не сделал
со мною этих дел". - "Нам надо тебя помучить, чтобы ты больше не делал
подобного этому", - сказал везирь, а Бедр-ад-дин Хасан возразил: "Поис-
тине, ничтожнейшее из того, что ты со мной сделал, достаточно меня изму-
чило!" Но везирь воскликнул: "Тебя непременно надо повесить!" А в это
время плотник готовил куклу, а Бедр-ад-дин смотрел. И так продолжалось,
пока не подошла ночь, и когда дядя Бедр-ад-дина взял его и бросил в сун-
дук и сказал: "Это будет завтра!"
И он подождал, пока не убедился, что Бедр-ад-дин заснул, и, сев на
коня, взял сундук, поставил его перед собою и въехал в город, и ехал,
пока не прибыл к своему дому, и тогда он сказал своей дочери,
Ситт-аль-Хусн: "Слава Аллаху, который соединил тебя с сыном твоего дяди!
Поднимайся, убери комнату так, как она была убрана в вечер смотрин".
И она встала и зажгла свечи, а везирь вынул исчерченную бумажку, на
которой он нарисовал расположение комнаты, и они поставили все на место,
так что видевший не усомнился бы, что это та же самая ночь смотрин.
И после этого везирь приказал положить тюрбан Бедрад-дина Хасана на
то же место, куда он положил его своей рукой, а также его шальвары и ко-
шель, который был под тюфяком, а затем он велел своей дочери раздеться,
так же как в ночь смотрин, и сказал: "Когда войдет сын твоего дяди, ска-
жи ему: "Ты заставил меня ждать, уйдя в покой уединения!" И пусть он с
тобой переночует до утра, а тогда мы ему покажем записанные числа".
Потом везирь вынул Бедр-ад-дина из сундука, раньше сняв с его ног
оковы и освободив его от того, что на нем было, так что он остался в
тонкой ночной рубашке, без шальвар (а он спал, ничего не зная).
И по предопределенному велению Бедр-ад-дин перевернулся и проснулся и
увидел себя в освещенном проходе и сказал себе: "Это испуганные грезы!"
И он встал и прошел немного до второй двери и посмотрел, - и вдруг,
оказывается, он в той комнате, где перед ним открывали невесту, и видит
балдахин, и скамеечку, и свой тюрбан, и вещи.
И, увидя это, Бедр-ад-дин оторопел и стал переступать с ноги на ногу
и воскликнул: "Сплю я или бодрствую?"
И он принялся тереть себе лоб и с изумлением говорил: "Клянусь Алла-
хом, это помещение невесты, где ее открывали для меня! Где же я? Я ведь
был в сундуке!"
И пока он говорил сам с собою, Ситт-аль-Хусн вдруг подняла край поло-
га и сказала: "О господин мой, не войдешь ли ты? Ты задержался в покое
уединения". И когда
Бедр-ад-дин услышал ее слова и увидел ее, он рассмеялся и сказал:
"Поистине, это спутанные грезы!"
Потом он вошел и стал вздыхать, размышляя о том, что случилось, и не
зная, что думать, и все происшедшее стало ему неясно, когда он увидел
свой тюрбан и шальвары и кошель, в котором была тысяча динаров.
"Аллах лучше знает! Это спутанные грезы!" - воскликнул он. И тогда
Ситт-аль-Хусн сказала ему: "Что это, ты, я вижу, смущен и удивлен? Не
таким ты был в начале ночи!" И Бедр-ад-дин засмеялся и спросил: "Сколько
времени меня с тобою не было?" И она воскликнула:
"Спаси тебя Аллах! Имя Аллаха вокруг тебя! Ты только вышел за нуждою
и возвращаешься. Ты потерял ум!"
И Бедр-ад-дин, услышав это, засмеялся и сказал: "Ты права! Но когда я
вышел от тебя, я забылся в домике с водой и видел во сне, что я сделался
поваром в Дамаске и прожил там десять лет, и будто ко мне пришел кто-то
из детей вельможи и с ним был евнух..."
И тут Бедр-ад-дин Хасан пощупал рукой лоб и, найдя на нем след удара,
воскликнул: "Клянусь Аллахом, о госпожа моя, это как будто правда, так
как он ударил меня по лбу и ранил меня. Похоже, что это наяву было!"
Потом он сказал: "Когда мы обнялись и заснули, мне приснилось, будто
я отправился в Дамаск без тюрбана и без шальвар и сделался поваром..." И
он простоял некоторое время растерянный и сказал: "Я как будто видел,
что я сварил гранатных зернышек, в которых было мало перцу... Клянусь
Аллахом, я, наверно, заснул в комнате с водой и видел все это во сне!.."
- "Заклинаю тебя Аллахом, что ты еще видел во сне, кроме этого?" - спро-
сила Ситт-аль-Хусн; и Бедр-ад-дин Хасан рассказал ей и добавил: "Клянусь
Аллахом, если бы я не проснулся, они бы, наверное, распяли меня на дере-
вянной кукле!" - "За что же?" - спросила Ситт-аль-Хусн. "За недостаток
перца в гранатных зернышках, - ответил Бедр-ад-дин. - Они как будто раз-
рушили мою лавку, разбили всю мою посуду и положили меня в сундук, а по-
том привели плотника, чтобы сделать для меня виселицу, так как они хоте-
ли меня повесить. Слава же Аллаху за то, что все это случилось со мною
во сне, а не произошло наяву!"
И Ситт-аль-Хусн засмеялась и прижала его к своей груди, и он тоже
прижал ее к груди, а после, подумав, сказал: "Клянусь Аллахом, похоже на
то, что это было несомненно наяву! Не знаю, в чем тут дело!"
И он заснул, недоумевая о своем деле, и то говорил: "Я грезил", то
говорил: "Я бодрствовал", - и так продолжалось до утра, когда к нему во-
шел его дядя, Шамс-аддин, везирь, и поздоровался с ним.
И Бедр-ад-дин Хасан посмотрел на него и воскликнул: "Клянусь Аллахом,
не ты ли это велел меня скрутить и прибить меня гвоздями и разрушить мою
лавку из-за того, что в гранатных зернышках недоставало перцу?" И тогда
везирь сказал ему: "Знай, о дитя мое, что истина выяснилась, и стало яв-
но то, что было скрыто. Ты - сын моего брата, и я сделал это, чтобы убе-
диться, что ты тот, кто вошел к моей дочери той ночью. А убедился я в
этом только потому, что ты узнал комнату и узнал твою чалму и шальвары,
и твое золото и бумажку, что написана твоим почерком, ту, которую напи-
сал твой родитель, мой брат. Я не видел тебя прежде этого и не знал те-
бя, а твою мать я привез с собою из Басры".
И после этого он бросился к Бедр-ад-дину и заплакал, и Бедр-ад-дин
Хасан, услышав от своего дяди такие слова, до крайности удивился и обнял
своего дядю, плача от радости. А потом везирь сказал ему: "О дитя мое,
всему этому причиной то, что произошло между мной и твоим отцом", - и он
рассказал ему, что случилось у него с бра том и почему тот уехал в Бас-
ру.
Затем везирь послал за Аджибом; и, увидев его, его отец воскликнул:
"Вот тот, кто ударил меня камнем!" А везирь сказал: "Это твой сын". И
тогда Бедр-ад-дин кинулся к нему и произнес:
"Я немало плакал, когда случилось расстаться нам,
И пролили веки потоки слез в печали.
И поклялся я, что когда бы время свело нас вновь,
О разлуке я поминать не стал бы устами.
Налетела радость, но бурно так, что казалось мне,
Что от силы счастья повергнут я в слезы".
И когда он кончил свои стихи, вдруг подошла его мать и кинулась к не-
му и сказала:
"Мы сетовали при встрече на силу того, что скажем;
Не выразить ведь печали устами гонца вовеки".
А затем его мать рассказала ему, что случилось после его исчезнове-
ния, и Хасан рассказал ей, что он перенес, - и они возблагодарили Аллаха
великого за то, что встретились друг с другом.
Потом везирь Шамс-ад-дин отправился к султану, через два дня после
того, как он прибыл, и, войдя к нему, поцеловал перед ним землю и при-
ветствовал его, как приветствуют царей; и султан обрадовался и улыбнулся
ему в лицо и велел ему приблизиться, а потом расспросил его о том, что
он видел в путешествии и что с ним произошло во время поездки.
И Шамс-ад-дин рассказал ему всю историю от начала до конца; и султан
сказал: "Слава Аллаху, что ты получил желаемое и возвратился невредимый
к семье и детям! Я непременно должен увидеть твоего племянника Хасана
басрийского, приведи его завтра в диван". - "Твой раб явится завтра, ес-
ли захочет Аллах великий", - ответил Шамс-ад-дин, а затем пожелал султа-
ну мира и вышел; а вернувшись домой, он рассказал сыну своего брата, что
султан пожелал его видеть, и Хасан басрийский сказал: "Раб послушен при-
казанию владыки!"
Словом, он отправился к его величеству султану со своим дядей
Шамс-ад-дином и, явившись пред лицо его, приветствовал его совершенней-
шим и наилучшим приветствием и произнес:
"Вот землю целует тот, чей сан вы возвысит
И кто во стремлениях успеха достиг своих.
Вы славой владеете, - и те лишь удачливы,
Чрез вас кто надеется, быв низким, высоким стать".
И султан улыбнулся и сделал ему знак сесть, и он сел подле своего дя-
ди Шамс-ад-дина; а потом царь спросил его об его имени, и Хасан сказал:
"Я недостойнейший из твоих рабов, прозываемый Хасаном басрийским, моля-
щийся за тебя ночью и днем".
И султану понравились его слова, и он пожелал испытать его, чтобы
проявилось, каковы его знания и образованность, и спросил: "Хранишь ли
ты в памяти како-нибудь описание родинки?" - "Да, - ответил Хасан и про-
изнес:
Любимый! Всякий раз, как его вспомню,
Я слезы лью, и громко я рыдаю.
Он с родинкой, что красотой и цветом
Зрачок очей напомнит или финик".
И царь одобрил это двустишие и сказал Хасану: "Подавай еще! Аллаха
достоин твой отец, и да не сломаются твои зубы!" И Хасан произнес:
"Клянусь точкой родинки, что зернышку мускуса
Подобна! Не удивись словам ты сравнившего, -
Напротив, дивись лицу, что прелесть присвоило
Себе, не забывши взять мельчайшего зернышка".
И царь затрясся от восторга и сказал ему: "Прибавь мне, да благосло-
вит Аллах твою жизнь!" И Хасан произнес:
"О ты, чей лик украсила родинка,
Что мускусу подобна на яхонте, -
Не будь жесток и близость даруй ты мне,
Желание и пища души моей!"
"Прекрасно, о Хасан, ты отличился вполне! - воскликнул царь. -
Разъясни нам, сколько значений имеет слово "аль-халь" в арабском языке?"
- "Да поддержит Аллах царя, пятьдесят восемь значений, а говорят -
пятьдесят", - ответил Хасан. И царь сказал: "Ты прав! - а потом спросил:
Знаешь ты, каковы отдельные качества красоты?" - "Да, - отвечал Хасан, -
миловидность лица, гладкость кожи, красивая форма носа и привлека-
тельность черт, а завершение красоты - волосы. И все это объединил еще
аш-Шихаб-аль-Хиджази в стихах, размером реджез. Вот они:

Липу краса, скажи, должна присуща быть,
И коже гладкость. Будь же проницательным!
За красоту все хвалят нос, поистине,
Глаза ж прекрасных знамениты нежностью.
Да! А устам присуща прелесть, сказано;
Пойми же то, да не утратишь отдых ты!
Язык быть должен острым, стан изящным быть,
Чертам лица быть следует красивыми.
Верх красоты же, говорится, - волосы.
Внемли же ты стихам моим и краток будь!"

И царь порадовался словам Хасана и обласкал его и спросил: "Что озна-
чает поговорка: "Шурейх [55] хитрее лисицы?" И Хасан отвечал: "Знай, о
царь, - да поддержит тебя Аллах великий, - что Шурейх в дни моровой язвы
удалился в Неджеф [56], и когда он вставал на молитву, приходила лисица
и, стоя против него, подражала ему, отвлекая его от молитвы. И когда это
продлилось, он снял однажды рубаху и повесил ее на трость, вытянув рука-
ва. а сверху надел свой тюрбан и перевязал рубаху у пояса и поставил
трость на том месте, где молился. И лисица, как всегда, пришла и встала
напротив, а Шурейх подошел к ней сзади и поймал ее, - и сказано было,
что сказано".
И, услышав то, что высказал Хасан басрийский, султан сказал его дяде,
Шамс-ад-дину: "Поистине, сын твоего брата совершенен в области словесных
наук, и я не думаю, чтобы подобный ему нашелся в Каире!" И Хасан басрий-
ский поднялся и облобызал землю перед султаном и сел, как садится не-
вольник перед своим господином.
И султан, узнавши поистине, какие достались Хасану басрийскому знания
в словесности, обрадовался великой радостью и наградил его почетной
одеждой и назначил его на дело, которое могло бы помочь ему поправить
свое положение; а после того Хасан басрийский поднялся и поцеловал землю
перед султаном и, пожелав ему вечного величия, попросил позволения уйти
вместе со своим дядей, везирем Шамс-ад-дином.
И султан позволил ему, и он вышел и пришел со своим дядей домой, и им
подали еду, и они поели того, что уготовил им Аллах, а затем, покончив с
едой, Хасан басрийский вошел в покой своей жены Ситт-аль-Хусн и расска-
зал ей, что с ним произошло в присутствии султана; и она воскликнула:
"Он непременно сделает тебя своим сотрапезником и в изобилии пожалует
тебе награды и подарки!
По милости Аллаха ты блещешь светом своих совершенств, словно вели-
чайшее светило, где бы ты ни был, на суше или на море". - "Я хочу ска-
зать ему хвалебную касыду, чтобы любовь ко мне увеличилась в его серд-
це", - сказал Хасан. И его жена воскликнула: "Ты это решил удачно! Поду-
май хорошенько и постарайся сказать получше. Я так и вижу, что он отве-
тит тебе приязнью".
И Хасан басрийский удалился в сторонку и старательно вывел стихи,
стройные по построению и прекрасные по смыслу. Вот они: